– А вот как тебя вспрыснуть шелепами, да посидишь в остроге, так будешь умнее!.. Ну, пиши: хозяйка вышесказанного батрака, вдова Федосья Архипова, с великим шумом и буйством и насилием ворвалась в Земский приказ, и учла она, вышереченная вдова Федосья Архипова, говорить непригожие речи и разными хульными словами позорить честь не токмо земского ярыжки Шелыгана, но и начального человека, огнищанина Алексея Подпекалова, якобы оный, Подпекалов, предаваясь злому лихоимству и хищению…

– Батюшка, я этого не говорила! – вскричала старуха. – Видит Бог, не говорила!.. К присяге пойду…

– Пиши, Алексей Пахомыч, пиши.

– Послушай, Ануфрий Трифоныч, – сказал Лев-пгин, подойдя к столу. – Мне надо с тобой словечко перемолвить.

– Ну что, молодец? – спросил поддьяк, отойдя в сторону с Левшиным.

– А вот что: денег у меня нет…

– Знаю, любезный, знаю!

– А есть золотой перстень – вот посмотри.

– Да!.. Перстенек хоть куда.

– Возьми и носи его на здоровье, только дозволь мне поговорить с этой старухою и отпусти ее домой вместе с работником.

– Нельзя, любезный, право, нельзя! Как дашь повадку, так после с ними и не сладишь.

– Так ты не берешь?

– Как бы не взять… Да, право, надобно поучить уму-разуму эту старую каргу – выскочка этакая!

– Ну, полно!.. Надень-ка перстень на палец…

– Дай-ка, дай… Смотри, пожалуй!.. Как по мне делан!.. И он, точно, золотой?

– Я не стану тебя обманывать.

– Ну, что с тобой делать! Быть по-твоему.

Поддьяк подошел к огнищанину, пошептался с ним и сказал старухе, которая дрожком дрожала и едва держалась от страха на ногах:

– Что, голубушка, присмирела небось? Будешь помнить?..

– Буду, батюшка, буду!

– И напредки не забывай: выше лба уши не растут.

– Так, батюшка, так!

– На носу себе заруби!

– Зарублю, батюшка, зарублю!

– То-то же!.. Ну, уж так и быть, Бог тебя простит!.. Ступай домой со своим батраком, да смотри, старуха, вперед всегда мети перед домом!

– Кормилец! да я и так каждый день…

– Опять заговорила!.. Уж коли сказано, что не метешь – так не метешь! Да смотри за работником, чтоб он вперед по улицам-то пьяный не валялся.

– Батюшка, дело прошлое, а ведь он человек трезвый, – покарай меня Господи…

– Эка назойливая баба! – вскричал поддьяк. – Ты у ней хоть кол на голове теши, а она все свое!.. Уж коли в Земском приказе по обыску окажется, что ты и сама пьяна, так не смей перечить, дура этакая!.. Без вины виновата!

– Слышу, батюшка, слышу!

– То-то слышу!.. Смотри, попадешься в другой раз… да и теперь… кланяйся вот этому молодцу. Кабы не он упросил…

– Ах, Господи! – вскричала старуха. – Да это никак… Ну, так и есть!.. Ах ты, мой ясный сокол!

– Да, бабушка, это я. Поди-ка сюда на минутку. – Левшин отвел ее к стороне и сказал: – Ну что, Архиповна, чай, твои жильцы, соседи-то мои, больно перепугались?

– Ах, батюшка! Каких страстей я-то натерпелась!.. Думаю, убьют у меня в дому человека.

– А мои соседи что?

– Ведь я тебя все у окна дожидалась. Хотела сказать, что на дворе-то засада; кликала тебя, да ты, как шальной, так на двор и пробежал.

– Не о том речь, Архиповна. Ты мне скажи, что мои соседи?..

– Да что, батюшка, видно, больно переполошились: лишь только тебя со двора свели, так жилец-то мигом собрался…

– Собрался!.. Куда?

– А кто его знает! В дорогу, батюшка.

Левшин побледнел.

– В дорогу! – повторил он. – Кто?.. Вот тот постоялец?

– Ну да! У которого дочка-то жила рядом с тобой, в светелке. Батюшки, как заторопились!.. Запрягли две тройки, расплатились со мной, да и поминай как звали!

– Так они уехали?

– Уехали, батюшка.

– Послушай, Архиповна: ты верно знаешь, кто такой этот проезжий?