Деревенька аккуратными нарядными домиками рассыпалась вдоль узкой речушки, бегущей по дну сложенного горными породами русла. На другом берегу темнел густой сумрачный лес, в котором не часто удавалось побывать человеческой ноге. Деревенские туда не ходили. Несподручно было перебираться через стремнину ревущей между скользкими валунами ледяной воды. Да и место считалось неудобьями. Ни тебе ягод найти, ни грибов набрать. Если и попадались редкие полянки, то все они были сплошь завалены каменистыми осыпями. А такие места издревле считались домом для скальной нежити, которая очень не любила, когда ее тревожат. Все свободные от камня пространства заполнил непроходимый и недружелюбный к человеку ельник.

Поэтому левый берег реки был отдан на откуп дикому зверю и изредка пробирающимся мимо темным людям, которые не хотели показывать своего лица в населенных пунктах. Только зря эти людишки надеялись пробраться незамеченными по гиблому месту. Старожилы рассказывали, что не раз и не два слышали крики несчастных, угодивших по своей глупости в лапы медведя, а может быть кого и пострашнее.

В село один за другим въезжали автомобили: старые, подержанные, новые, большие и маленькие. Был среди них даже микроавтобус, из которого с визгом высыпали дети и побежали вдоль узких улочек искать дом своего дедушки. Вслед за ними спешили взволнованные родители, оглядываясь вокруг, словно видели Брусницы в первый раз. Проехать прямо к дому не представлялась возможным. Улочки были настолько узкие, что, если припарковать машину рядом с воротами, дорога тотчас же окажется заблокированной. Гости знали об этом, поэтому дружно оставляли свой транспорт на каменистой пустоши, недалеко от въезда.

У синего, украшенного резными петухами домика, прячась в тени, сидели две женщины в ярких цветастых платьях из вискозы.

– Смотри-ка, потянулись, соколики, – довольно усмехаясь в кулачок, сказала Марья Петровна.

– Да, только все ли приедут? – нервничала Тамара, высматривая в веренице проходящих мимо людей, своих дочерей.

– Всем, кому на роду написано, те и приедут, – философски заметила Марья Петровна.

– Как же это понять? – посмотрела на нее дочь. – Разве не всем брусничанам это на роду написано?

– Конечно, нет, – энергично замотала головой пожилая женщина, – Одним суждено помогать светоч хранить, а другим его свет дальше нести. Но, главное, не позволить нечистой силе затушить его сияние.

– А как вышло так, что помощники Хранителя покидают эти места? – спросила она мать. – Неужели не поняли, что их место здесь, в Брусницах?

– Нечистый не дремлет, – вздохнула мать, – паутину свою, не покладая рук, плетет. Вот и попадаются в нее души, одна за другой. Соблазнами искушает всяческими, а человек-то слаб. Стоит только светоч хоть немного притушить, и беззащитные души голыми руками взять можно. Они же, как малые дети, искуса не видавшие и противиться ему не наученные.

– Иными словами по кругу все идет? – задумчиво сказала Тамара. – Светочу нужна помощь брусничан, а брусничанам нужен светоч?

– Именно так, дочка, – кивнула мать. – Если не звенит в наших дворах детский смех, тогда рано или поздно соблазнами городской и вроде как лучшей жизни выманит нечистая сила нашу кровь из села до последней капельки. Те, кому суждено было остаться, но оторвали его посулами, да порицанием от родных корней, долго вдали не живут. Демоны вытянут из такого человека всю жизненную силу, да на обочине подыхать бросят.

– Разве плоха городская жизнь? – с некоторым сомнением сказала Тамара, вспоминая, как сама, еще будучи молоденькой девчушкой уехала в город с билетом в один конец.