В свою очередь, русская Ставка по-прежнему охотно шла на поводу у союзников, непременно одобряя те решения, что принимались на межсоюзнических конференциях. Казалось бы, что совместное планирование должно соблюдать выгоды всех участников коалиции в той или иной степени. Но надо отметить, что, во-первых, эти решения всегда предусматривали приоритетность Западного (Французского) фронта перед всеми прочими. Это обстоятельство признавалось непререкаемым просто потому, что Западный фронт, с точки зрения лидеров коалиции, англо-французов, был главным.

Необходимо оговориться, что поскольку русские, бывшие в финансовой зависимости от союзников, также считали главным именно Западный фронт, то он и оставался таковым на протяжении всей войны. Ведь предоставление русской стороне кредитов для покупки вооружения шло под существенные проценты, хотя русская кровь во имя требований союзников предполагалась «бесплатной». Иными словами, и долги придется отдавать с процентами, и требования кредитора выполнять. С каждым годом войны эта зависимость усиливалась, так как союзники спешили связать Российскую империю, которая после победы естественным ходом дел становилась наиболее вероятным гегемоном в Европе, обязательствами, характерными для второразрядной державы.

В результате сложившейся системы взаимоотношений внутри Антанты русское Верховное Главнокомандование не умело настоять на переносе основных усилий коалиции на Восток, где противник был скован необходимостью действовать на огромном пространстве и где поэтому операции заведомо носили широкий размах и позволяли перейти к маневренной войне, в которой у Антанты, обладавшей большим человеческим ресурсом, было явное преимущество. Если в позиционной войне австро-германцы могли положиться на свое превосходство в технике, то в маневренной войне это сразу же утрачивалось, и единственным преимуществом коалиции Центральных держав становилось только качество командования.

Во-вторых, межсоюзные решения выполнялись самими западными союзниками лишь тогда и в той мере, когда им самим это было выгодно. В отличие от русских, выполнявших общекоалиционные обязательства, практически вне зависимости от собственной выгоды, согласно предварительно достигнутым договоренностям, англо-французы вовсе не отличались жертвенными порывами. Так, например, в середине 1915 года на первой англо-французской конференции, где присутствовали и русские представители, было предположено помочь русским, изнемогавшим под неприятельскими ударами в Польше и Галиции. Однако французский главнокомандующий ген. Ж. Жоффр просто принял это «к сведению». Лишь в конце сентября 1915 года, когда германское наступление на Востоке уже выдыхалось, французы сделали попытку предпринять наступательные операции в Шампани и Артуа. Такое положение создавалось потому, что французы и британцы давали русским то, чего у них не было: военную технику, промышленное оборудование, финансовые займы.

Пользуясь своим преимуществом использования ресурсов всей планеты, англо-французы умело рулили русской политикой и стратегией так, как это было выгодно им самим. Ни о каком бескорыстии речи быть, конечно, не может – война есть прекрасный бизнес, но здесь нельзя говорить даже и об элементарной честности. И дело даже не только в плохом отношении к России и ее монархии. Дело в геополитике и своекорыстных интересах капиталистов стран – мировых лидеров: точно так же союзники поступят и с Италией (что приведет к власти фашистский режим Б. Муссолини), а что касается выгод румын и поляков, то это можно объяснить только созданием «санитарного кордона» против Советской России (государства «кордона» должны были быть сильными).