Его брат Джеральд устроил его учителем математики в школу-интернат для девочек в пригороде Лондона, где сам работал доктором. Лишь недавно став серьезными людьми, несколько неохотно мы покинули Париж и отправились в сырую, холодную Англию. Как бы сильно я ни успела полюбить Париж, я не возражала, потому что была рядом с Алленом. Вместе мы составляли в моих глазах целую вселенную.

Мы все еще были тихой вселенной из двоих человек, все еще ожидающих первой беременности, когда я, спустя два года такой жизни заскучав от сельского существования, упросила Аллена пойти со мной на танцы в город.

Он устал и хотел остаться дома. Он уже надел тапочки, раскурил трубку. На столе лежала стопка контрольных по алгебре, ожидающих оценок.

– Пойдем со мной, – умоляла я.

И он согласился.

Если бы я тогда знала, как легко за следующим поворотом может оказаться полное разрушение, я бы заперла его в комнате, как сокровище, и себя вместе с ним.

Вместо этого я убила его. Я была за рулем, наехала на лед и врезалась в дерево. Краткое воспоминание, крик в ушах – и вот я очнулась уже в больнице. Рядом сидел Чарли, который пытался утешить меня, успокоить и вернуть к жизни, но даже ему это было неподвластно. Моя вселенная рухнула, потому что Аллен погиб в этой автокатастрофе.

После похорон я отправила Чарли обратно в Бостон, продолжать учебу в медицинском институте. Джеральд, мой шурин, разрешил мне оставаться в школе столько, сколько понадобится, и перевел меня в комнату поменьше, комнату на одного человека, комнату вдовы. Это было моим наказанием, и я приняла его, я хотела этого. Джеральд больше никогда не смотрел мне в глаза.

Но теперь Париж, город, где я влюбилась в Аллена, звал меня снова. Париж и Чарли – я жаждала их увидеть. Обоих. Мне хотелось сделать глубокий вдох, пройтись по городским улицам, хотя бы немного отдохнуть от страданий, от постоянной тоски по Аллену. Я нашла клочок бумаги и начала составлять список необходимых вещей.

Через два дня после получения телеграммы Чарли Джеральд отвез меня на вокзал. Я выставила девочкам итоговые оценки, передала документы и досрочно завершила семестр. Джеральд был в ярости, и по его лицу было видно, что он жаждал, чтобы я потеряла в Париже свой паспорт и никогда больше не возвращалась, не появлялась у него на глазах, не служила постоянным напоминанием: я жива, а его брат нет.

Когда на следующий день я вышла на Северном вокзале, стоял солнечный июньский полдень, и похожий на пещеру вокзал был полон девушек в летних платьях, предпринимателей с портфелями и закатанными рукавами, молодых мужчин, сидевших за столиками кафе и пьющих кофе, наблюдая за толпой и высматривая кого-то, а может, и просто любое симпатичное личико. Я поймала такси на улице Дюнкерк и отправилась на встречу с Чарли, моим младшим братом.

Когда я приехала в кафе «Дё Маго», все еще с небольшим головокружением после пересечения канала и поездки на поезде, его там не было. Я проверила телеграмму – время и место были верными. Чарли опаздывал. Совсем не похоже на вежливого, ответственного Чарли, но стояла весна, меня окружал Париж, и я решила не волноваться и осмотреться, понаблюдать за парижанками, устроившимися в креслах: как эти красавицы с темными глазами и яркими платьями, словно бы сошедшие с картин Матисса, склоняют головы набок, поднимают чашечки кофе, собственнически обхватив их рукой.

Сен-Жерменский квартал был наводнен людьми, кафе переполнено. Все столики, сгрудившиеся под выцветшим навесом или вынесенные на улицу, были заняты, в воздухе витали гул разговоров, звон кофейных ложек о фарфор и случайные взрывы смеха. Когда дверь кафе широко распахнулась, я рассмотрела две китайские статуэтки в ярких тонах, стоящие на колоннах, из-за которых кафе и получило свое название. Эти двое выглядели очень довольными и обладали таким спокойствием, как будто ничто не могло их удивить.