Спираль времени продолжала раскручиваться. Сонечка постепенно училась ходить. Неуклюже и медленно, но она вышагивала туда-сюда по квартире или в парке по аллее, крепко уцепившись ручкой за мой указательный палец. Дочка училась быстро, но, когда у нее что-то не получалось, она злилась, но не плакала и упорно продолжала идти к цели.

Теперь, когда я работал, то прежнего спокойствия уже не ощущал, потому что Цыплёнок могла уже сама передвигаться по квартире. Посадишь ее в манеж, а она капризничает – сидеть в нем не хочет. Я ей игрушек высыплю, чтобы скучно не было, но Сони они уже неинтересны. Еще бы! Ведь теперь есть куда более занимательное занятие. Иногда вынимаю дочку из манежа. Буквально на секунду отвернусь, а от нее уже и след простыл. Бросаю всё, бегу непоседу забирать из кухни или из ванной.

Это уже потом я научился закрывать все двери и прятать опасные предметы, только толку от этого немного. Любознательности Сони можно лишь позавидовать. Ей интересно абсолютно всё: начиная от кухонной утвари и заканчивая горшками с цветами, что стоят на подоконнике. Ей хочется всё потрогать и пощупать.

Пока я усердно пытался сосредоточиться на работе, Соня каким-то просто невероятным образом залезла на подоконник. Вероятно, сначала взобралась на стул, а затем наметила себе следующую цель, уже посложней предыдущей. Я вовремя то ли заметил, то ли почувствовал – не знаю. В общем, я вовремя подхватил Соню, не позволив ей упасть с подоконника. Мое сердце тогда так испуганно билось в груди. А Соньке хоть бы что, смеется заливисто в моих руках и горя не знает.

Позже отлавливание дочки по квартире я назвал игрой «Поймай Цыплёнка». Когда дочка начала подрастать, то эта игра стала ее любимой. Она убегала, а я ее ловил и крепко-крепко обнимал.

Но тот раз с подоконником почему-то особенно ярко отпечатался в моей памяти. Я не позволил Соне упасть и никогда не позволю, чтобы с ней это случилось.

5. Глава 5. Синица.

Счастье подобно бабочке. Чем больше ловишь его, тем больше оно ускользает. Но если вы перенесете своё внимание на другие вещи, оно придет и тихонько сядет вам на плечо.

— В. Франкл.

Когда у Сони начали резаться первые зубы, я был готов часами напролет выть. Дочка стала значительно больше плакать и меньше спать по ночам. Я купил прорезыватель, чтобы хоть как-то облегчить Сони этот непростой период. Она мяла и кусала эту несчастную гипоаллергенную силиконовую игрушку так, будто маленький голодный волчонок, терзающий полученную добычу.

Этот новый этап мы смело вдвоем преодолели. Порой, сидя за ноутбуком, я смотрел на дочь, на то как она увлеченно играется с разноцветными кубиками или пытается разобрать игрушку, чтобы понять, как эта штуковина устроена в середине. Я смотрел и чувствовал, что где-то глубоко-глубоко внутри меня что-то нестерпимо ноет. Глядя на дочь, я понимал, что люблю ее так сильно, как, наверно, никого в жизни еще не любил. Эта любовь абсолютна и безусловна. А еще она очень опасна. Потому что, когда так любишь, еще сильней боишься потерять или узнать, что твоему ребенку кто-то может навредить.

Наблюдая за Соней, я понимал всю масштабность и чудовищность поступка Алёны. Я ненавидел эту женщину. Ненавидел, потому что она своим побегом в будущем обязательно причинит боль моей дочери. Я прекрасно знал, что, когда Соня подрастёт, она обязательно спросит меня о матери. Если честно, я боялся этого неизбежного разговора. Мне не хотелось ощущать в себе ненависть, но я не мог ее вытравить. Не мог простить Алёну и вряд ли вообще когда-либо прощу.

Я не жаловался на жизнь, пусть временами бывало крайне сложно, но я не считал себя жертвой или несчастным человеком. Просто одна мысль о том, что мы с Соней здесь и сейчас боремся с ее зубами и еще миллионами других забот, а она… Алёна сейчас где-то там наслаждается жизнью… Меня тошнило от такой несправедливой действительности.