Что ж… Видимо, всю свою жизнь я прожила в иллюзии, которую сама же и нарисовала.

— Да, ты права. Нам нужно поговорить.

Я вздрогнула оттого, как холодно прозвучали его слова. Они ещё долго будут врезаться в сознание, обжигая своим льдом, терзая острыми иглами.

— Я слушаю, — неожиданно поняла, что не хочу продолжения этого разговора.

Пусть лучше не извиняется, пусть молчит. Пусть сделает вид, что ничего не произошло и мы забудем обо всём случившемся. Молча.

— Нам нужно пожить отдельно, Нина.

Словно в прорубь ледяную окунули и я почувствовала, как коченею. Сигарета упала в пепельницу, а я уставилась на Славу, хотя в действительности не видела перед собой ничего. В голове зашумело, я закрыла глаза, пытаясь переварить информацию, надеясь понять, что ошиблась, просто послышалось и он сказал что-то другое…

Ведь не мог МОЙ Варламов это произнести! Глупая, наивная брошенка… Тогда я ещё не понимала, что он давно уже не мой. Я потеряла его давно. Сама не заметила, как это произошло, но отрицать свою вину или же, наоборот, признавать её, смысла не было.

— Слав, ты что? — улыбнулась, хотя хотелось, скорее плакать.

Биться головой о стену и потерять сознание, чтобы очнуться, увидеть его лицо и понять, что это был всего лишь дурной сон, а у нас всё по-прежнему хорошо.

— Нет между нами ничего больше. Всё прошло, Нин. Прости. Я завтра сам поговорю с детьми. Спокойной ночи, — не дожидаясь моего ответа, он встал и пошёл к выходу, но остановился у двери. — Только прошу тебя, не настраивай против меня Яну с Кирюшей. Мы взрослые люди, сможем сами разобраться, — каждое слово, как удар ножом в грудную клетку, глубоко, до самого сердца.

— Подожди, — я, наконец, нашла в себе силы подняться и, пошатываясь, как пьяная, подошла к нему. — Я не стану устраивать истерики или рассказывать детям… — комок в горле мешал говорить и до сих пор не верилось, что это происходит со мной. — Просто скажи правду. Почему? У тебя появилась другая, да? — глупо.

Как же глупо спрашивать о том, что и так знаешь.

Ведь я своими глазами видела помаду на его пиджаке. И что? Почему всё ещё надеюсь на то, что это не правда и он меня не предавал? Как же больно это, когда иллюзии разбиваются вдребезги, превращаются в острые осколки, которые невыносимо жестоко ранят.

— Это имеет значение? — абсолютно чужой мужчина передо мной.

— Для меня да.

— У меня… Никого нет, Нина. Я просто ухожу. Наши отношения изжили себя, понимаешь? Пока…

Я кивнула на автомате, поражаясь его чёрствости и цинизму, а Варламов развернулся и ушёл. Дверь за ним закрылась, а я так и осталась стоять посреди кухни, комкая в руке пачку с сигаретами.

У него даже не хватило смелости признаться мне в том, что уходит к другой. Словно я чужой человек. Словно нет у нас детей общих и стольких лет жизни за спиной. Как будто с соседкой по квартире попрощался и ушёл. Просто захлопнул дверь, оставляя за ней всё, что пережили вместе, всё, о чём мечтали и что делили. Нашу жизнь оставил.

Адской болью взорвались доверие и надежды, болезненным хрипом из горла вырвались рыдания и я сползла по двери, царапая её ногтями, ломая и срывая их до мяса.

— Ненавижу… Ненавижу… За что? Как же больно, — задыхалась, свернувшись калачиком прямо на полу и тихо выла, кусая губы до крови, всё ещё сдерживаясь, чтобы не разбудить детей.

*****

Вячеслав

Сидел в машине уже второй час, бездумно смотрел в темноту и, слушая стук капель дождя по крыше, думал… Правильно ли он поступил? Может не стоило так резко сжигать все мосты? Может стоило подождать… Вдруг всё наладилось бы. В каждой семье ведь случается кризис, у кого-то раньше, у кого-то позже, но он случается.