– Это «Паллада». Видишь, здесь написано…

Внизу были буковки: "Шоколадное ассорти "Фрегат «Паллада».

«Фрегат», – опять царапнуло Кинтеля. Но он подавил в себе неприятные мысли.

Салазкин сел попрочнее: привалился к спинке, пятки поставил на скамью. Тоже сунул в рот конфету. Сказал доверчиво:

– А славно получилось, что мы из одного города, правда ведь?

Кинтель кивнул, облизываясь.

– Ты там где живешь?

Саня Денисов тоже облизал губы.

– На окраине, в Старосадском поселке. Но папе обещают скоро дать новую квартиру… Мама уже вещи понемногу упаковывает, она очень предусмотрительная…

Кинтеля вдруг дернуло за язык:

– Это мама посоветовала тебе поделиться конфетами?

И сразу испугался: обидится Салазкин!

Тот не обиделся, но удивленно раскрыл глаза:

– Нет, с чего ты взял? Я сам… Мама даже не знает, куда я пошел.

– Значит, будет искать и волноваться, – выкрутился Кинтель из неловкого положения. – Родители, они все такие.

– И у тебя? – с пониманием спросил Салазкин.

Кинтель вздохнул:

– Я, к счастью, с дедом…

Салазкин отвел глаза. Взял еще конфету. Стал ковырять на обтянутой черным трикотажем коленке аккуратную штопку. «Мама зашила», – подумал Кинтель. И усмехнулся:

– Но если бы я, как ты недавно, на бревна полез, он бы тоже бегал внизу и… – Кинтель чуть не сказал «кудахтал», – и нервничал.

Салазкин кивнул, все ковыряя штопку:

– Мама ужасно беспокойная. Стоит мне задержаться на улице, как дома паника… Но сейчас, пока она не хватилась, можно еще посидеть! – И повозился, устраиваясь поудобнее.

Посидели, помолчали. Пасмурная Ладога все катила, катила валы, реяли чайки. Нельзя сказать, что покачивало, но иногда все же возникало ощущение непрочности. Этакий намек на невесомость.

– Ну, право, совсем как на море, – вдруг сказал Салазкин.

Он все-таки расковырял штопку, и светилась круглая, словно двугривенный, дырка. Из нее выглядывала похожая на бородавку выпуклая родинка. Салазкин тер ее мизинцем, предварительно облизав его. «Опять заработаешь от матери шлепка», – подумал Кинтель. А вслух сказал:

– Я на море еще не бывал.

– А я был два раза. И могу авторитетно утверждать, что очень похоже… – Он, видимо, сам почуял, с какой забавной солидностью у него это прозвучало, и хихикнул.

Кинтель сказал:

– В морских делах ты прямо академик. Занимался в каком-то кружке, да?

– Видишь ли… это не совсем кружок… Это…

– Санки! Салазкин! Вот ты где… Ну что за мода исчезать бесследно, как привидение… – Мама Сани Денисова появилась из-за трубы. – Идем, скоро ужин!.. И какой здесь холод…

Салазкин встал. Сказал Кинтелю вполголоса:

– Мы ведь еще непременно увидимся.

– Разумеется. У нас две недели впереди, – в тон ему ответил Кинтель и опять улыбнулся про себя, но без насмешки, по-хорошему.

Мама Салазкина тревожилась:

– Вы оба, наверно, простудились. Мальчик, тебе не холодно?

– Это Даня Рафалов, с которым мы там, вместе… – ревниво сказал Салазкин.

– Да-да, я вижу. Даня, вы оба продрогли.

– Я сию минуту тоже иду в каюту, – отозвался Кинтель, как покладистый скромный мальчик.

Так и пошли: впереди мама, за ней Салазкин с открытой коробкой, как с подносом, сзади Кинтель, он шагал и хлопал себя «Палладой» по джинсовым штанинам.

В каюте дед сказал:

– Тут тебе приз принесли. Говорят, ты второе место занял в этом «Клубе знаменитых капитанов».

Приз оказался набором вымпелов с гербами городов, где побывали и еще должны были побывать пассажиры «Кутузова». Что ж, совсем не плохо! Даже лучше конфет…

– А чемпион мне вот что подарил, – похвастался Кинтель крышкой. – От своего ассорти.

– Красивая штука, – одобрил дед. – А про «Палладу» ты что-нибудь слышал?