Из толпы пассажиров на галерее за переговорами Аристарха Павловича с командиром «Межени» внимательно наблюдал Костя Строльман. Он пытался вспомнить: красивая девушка рядом с командиром – где он её видел?…

Ляля была уверена, что пассажиры «Суворова» любуются ею. Она и сама с удовольствием разглядывала пароход – огромный и такой белый на ярком солнце, что мелкие волны вокруг сверкали отблесками. Ляля думала, что сейчас она подобна флибустьеру – в её власти беспомощный и богатый фрегат. О флибустьерах писал стихи Гумилёв. Честолюбивый до бешенства, храбрый до безумия и неверный как бог. Великий поэт. Благородный подлец. Её первая отчаянная любовь. Она звала его Гафиз, а он её – Лери. Знал бы бессердечный Гафиз, что его милая Лери сейчас – словно Мэри Рид, королева пиратов!

– Пароход надо обыскать, – беспощадно распорядилась Ляля сразу и для Маркина, и для капитана «Суворова». – Оружие и ценности реквизируем.

Маркин не возразил против обыска. Он чувствовал себя виноватым – не он застрелил Реховича, который оскорбил Лялю, – а потому хотел угодить.

– Как прикажете, господа товарищи, – глухо ответил Аристарх Павлович.

Ляле нравилось ощущать демоническую природу силы. Важен был не результат, а месмерическая энергия, наполняющая душу свежестью. Ляля молча и торжествующе смотрела, как матросы «Межени» сгоняют пассажиров и команду «Суворова» точно стадо на верхнюю палубу и переворачивают всё в каютах. Бабы-торговки орали, мужики ругались, а люди образованные были поумнее и подчинялись безропотно. Матросам даже стрелять не пришлось.

– Михаловна, оно ведь разбой, – не вытерпев, тихо сказал Ляле Маркин.

– Николь, а ты почувствуй, что такое революция, – мечтательно ответила Ляля. – Не как передел собственности, а как стихия нового сотворения!

Маркин только вздохнул. Лялька – девка совсем шальная.

С галереи «Суворова» Волька Вишневский вытолкнул на колёсный кожух «Межени» молодого человека в потрёпанном мундире путейского инженера.

– Лариса Михайловна, ваш знакомец, – весело представил его Волька.

Молодой человек сердито смотрел Ляле в глаза.

– «В упругой грации жеманного Кановы, в жестокой наготе классических камней…» – вдруг процитировал он, и Ляля вскинулась: звучали её стихи!

А Костя Строльман вспомнил, где видел эту красногвардейскую девушку. В столице, на творческом вечере в «Академии стиха» при журнале «Аполлон».

– Мы знакомы, сударь? – величественно спросила Ляля.

Костю нисколько не трогала её красота. Костя кипел от обиды, потому что матросы отобрали у него всё, что при нём было.

– В Петрограде я слушал вас на поэтических чтениях, – ответил Костя. – Вы должны сохранить высокие сердечные порывы тех времён. Я требую вернуть мне кольцо моей матери. Его изъяли незаконно.

Ляля вспыхнула, а потом заледенела.

– Понадеялись моими стихами выкупить своё имущество? – Ляля окатила Костю презрением. – Вы банальный мещанин. Убирайтесь на свой пароход.

Настроение у Ляли испортилось. Она не стала дожидаться развязки с «Суворовым» и спустилась с кожуха вниз в салон-столовую, который теперь служил ей каютой. Она чувствовала себя очень одинокой. Люди вроде этого путейца порабощены материализмом, точнее, потерей благополучия. А те, кто делает революцию, слишком просты. Кто её поймёт? Раскольников? Да, он сложный, но по натуре – ловкий царедворец. Гумилёв? Холоднопламенный Гафиз слишком жаден до впечатлений жизни – до сражений, женщин, дальних стран и стихов. Ему мало одной Лери. И он далеко. Они никогда не соединятся.

В салон осторожно вошёл Маркин и деликатно постучал в стенку. Ляля не оглянулась. Маркин невесомо положил на стол что-то мелкое.