Разбрызгивая грязь и покачивая стволом пушки на неровностях дороги, «тридцатьчетверка» шла, обгоняя пехоту. Вдруг с громким скрежетом танк сбавил скорость, а затем и остановился совсем.

– Бабенко! – командир прижал к горлу ларингофоны ТПУ. – Что такое?

– Все, товарищ командир, – раздался в шлемофоне голос механика-водителя. – Левый фрикцион сдох!

Соколов выругался, отсоединил кабель от шлемофона и вылез из башни. Спрыгнув на землю, он прошел вдоль борта, мысленно сетуя на железного друга. Что в бою не подвел, спасибо. Но теперь-то? В чистом поле? Алексей похлопал танк по броне и подошел к люку механика-водителя. Бабенко смотрел на командира виновато.

– Ну что, Семен Михайлович?

– Только в мастерские. Трансмиссию перебирать надо, – сказал механик. – Встали мы капитально. Мыслимо ли, такой бой выдержать!

– Что делать будем, товарищ младший лейтенант? – раздался еще голос, и рядом с Бабенко появилось носатое лицо радиста Омаева. – Связаться с нашим комбатом?

– Давай, Руслан, – кивнул Соколов, поставив локти на броню и опустив на них голову. – Только не получится. Наш батальон еще неделю назад перебросили на правый фланг, на танкоопасное направление. Не возьмет рация.

– В чем дело? – раздался за спиной властный голос. – Почему танк стоит, когда все движутся к намеченным рубежам? Командир танка, ко мне!

Соколов обернулся удивленно и увидел остановившуюся черную «эмку», которую бойцы выталкивали из большой лужи на относительно сухую обочину. В нескольких метрах от танка стоял широколицый мужчина в форме с одним ромбом в красной петлице и нашивками бригадного комиссара на рукаве. Алексей невольно вытянулся, как того требовал устав, но страшная усталость мешала согнать с лица угрюмое выражение.

– Я сказал, командир танка ко мне! – снова заорал комиссар с перекошенным покрасневшим от злости лицом.

– Давайте я подойду? – предложил сверху Логунов. – Все ж таки я командир отделения, командир танка. Не нравится он мне.

– Всем оставаться в машине, – приказал Соколов, почти не разжимая губ, и подошел к комиссару. Вскинул ладонь к шлемофону.

– Почему танк стоит? – пошатнувшись, комиссар ухватился рукой за локоть подбежавшего к нему старшего политрука. – Почему не в бою?

Соколов обрадовался, что не пришлось представляться этому человеку. Хотя разговор еще не окончен, и чем он может окончиться, угадать сложно. Комиссар был явно не в себе и тем более пьян. Наверняка удирал откуда-то с передовой, не дождавшись штаба или своего политотдела. А теперь маскирует свою трусость гневом и пытается обвинить в трусости других, не разобравшись, в чем дело. С такими типами младшему лейтенанту уже приходилось сталкиваться, цену такому «гневу» он знал хорошо.

– Танк неисправен, – ровным голосом стал докладывать Соколов. – Мы несколько часов назад вышли из боя, прикрывая отход наших частей. Машина получила повреждения и теперь не может самостоятельно двигаться. Нужно отбуксировать танк в ремонтную мастерскую полка.

– Какой буксир? – снова начал орать комиссар. – Фашисты идут по пятам. Вы будете здесь торчать до тех пор, пока новейший советский танк не захватит враг? Или вы умышленно намерены передать его немцам? Я приказываю немедленно взорвать неисправный танк и следовать дальше вместе с частью!

– Товарищ бригадный комиссар, – сдерживая бешенство, заговорил Соколов. – Боевой устав предписывает охранять и защищать поврежденный на поле боя танк и принимать меры к его транспортировке в ремонтное подразделение. В случае невозможности спасти материальную часть и угрозы захвата ее врагом устав предписывает уничтожить танк. Сейчас я не вижу поблизости врага и могу организовать транспортировку…