– Что ты там вообще можешь видеть в такой темноте, Моргред?

В сумраке показалась длинновязая фигура в дорожном плаще, опущенная на одно колено. Конь, такой же тощий, похожий на скелет, держался близ хозяина, щипал траву. Моргред поднял бледное лицо:

– Я не вижу, я нащупал.

Он провёл пальцами по неглубокой колее, оставшейся на земле, коснулся примятых венчиков горицвета, надел тонкую перчатку. Луукас поёжился, вспомнив ледяное рукопожатие колдуна, и ему на миг показалось, что лепестки цветов покрыл иней.

– Их не так много, чтобы перетащить гружёную повозку!

– Ошибаешься, командир. Их много, больше полусотни. Подмога пришла с полей и оттуда, из леса.

Циклоп посмотрел в направлении, указанном Моргредом, но не увидел ничего, кроме шарообразных верхушек ив, посеребрённых лунным светом.

– Деревенские. Вот сучьи дети! Как же они её подняли?

– Четверо людей могут запросто поднять на пальцах одного взрослого человека. Вопрос лишь в расположении точек опоры и распределении веса.

– Но это повозка, Моргред. Тяжёлая, неповоротливая…

– Мы уже давно преследуем наших врагов и убедились, что они действуют непредсказуемо…

Командир засопел – ему лучше было и не напоминать об этом. Как только они встали на горячий след, какая-то сволочь рассыпала по дороге шипастые пирамидки, выкованные специально для преследователей. Через пару часов кони захромали, и отряду пришлось остановиться в ближайшей деревне.

Короткая передышка подействовала на Луукаса как ушат ледяной воды – он понял: они преследуют профессионалов.

Командир коротко кивнул подъехавшему юноше-альбиносу. Тот переглянулся с колдуном и пустил коня рысью.

Луукас видел в тусклом лунном свете, как, отдалившись шагов на двести, юноша слез с коня, наклонился и приложил к земле ухо.

Прошла минута, такая долгая, что командир не выдержал:

– Ну?

Вот альбинос оторвался от земли, запрыгнул в седло и поскакал обратно.

– Они совсем рядом. Я слышу голоса и топот. – Юноша закусил губу.

– Что ещё ты слышишь, Анемед? – спросил колдун. – Что ещё, мой мальчик?

– Смех, детский смех, хохот мужчин и женщин. – Юноша нервно смахнул с белой щеки прилипшие комочки земли. – Хлопает ткань на ветру, рычат звери, играют дудки…

– Где? – перебил командир.

Анемед указал в темноту, в поле.

– По коням! – крикнул Луукас Краснолицый и почувствовал, как наваливается смертельная усталость. – Врежемся в них, иссечём. Порезвимся, ребята!

Хлопала ткань на ветру, рычали звери, играли дудки, стучали барабаны. И в такт им скакали по кругу вороные жеребцы, сверкая лоснящимися боками. На их спинах, раскинув руки, стояли ровно, как вкопанные в землю кресты, наездники – два брата, похожих друг на друга, как отражения в зеркале. Их сильные ноги в атласных чёрных трико и обнажённые смуглые торсы казались продолжением крупов коней.

Над ними, в туманной высоте купола, летала тонкая розовая фигурка. Она раскачалась на трапеции, как на качелях, потом внезапно прыгнула и зацепилась за перекладину. Публика охнула.

Небольшие деревянные плошки с салом и фитилями, которые зрители держали в руках, освещали грубые крестьянские лица. Был здесь и рыбак, и плотник, и ремесленник, и мельник, были здесь и их жёны. Ещё недавно, измождённые трудом и заботами, лица людей каменели в угрюмой тени, но прямо сейчас они улыбались. Их глаза по-детски лучились.

Огоньки сияли на сколоченных наспех скамьях и приставных лестницах. Заворожённые представлением зрители не замечали, что над куполом парит шар, бросающий яркий свет на арену. Он давал свет даже глубокой ночью, но как? Эту тайну могли знать только циркачи: братья-наездники, гимнастка и клоун, который, перекувырнувшись, выкатился на сцену. Подняв к небу руки, он рассыпал в воздухе алые лепестки и приковал к себе взгляды зрителей.