Слова Гриши были ядом, который медленно просачивался в душу. Никто в совете не понимал те изменения, что претерпело сознание Григория, один только Фарль предполагал. Он знал их причину, знал кто источник.

– Ваши слова – явное оскорбление! – воскликнула Милена.

– Хотя постойте, – перебил её. – Может быть, Вас смущает, что Свита распространяет своё влияние и на новообразовавшиеся партии, вроде Рестеда?

– Да как Вы смеете?!

Эдмунд, что был рядом, остановил её, чтобы она не сказала лишнего. Он посмотрел на уставший вид Григория, на его плавный ход зрачков, отражающих полное безразличие к происходящему.

– Григорий, простите за дерзость, – проговорил он. – Но разрешите задать вопрос? – тот махнул рукой. – Вы пьяны?

– Не пьян, но и не трезв, – без зазрения совести ответил. – Утром промочил горло стаканчиком другим.

– Вы же понимаете, что и сами теперь подпадаете под действие аристократической юстиции, Григорий? – спокойно вступил Андрей. – Явиться в нетрезвом состоянии на заседание совета – неслыханная дерзость и явно не признак добродетели души. Что можете сказать на этот счёт?

– Не припомню, чтобы запрещалось пить аристократам. Также не припомню, чтобы фуршет в гостевом зале не был устелен алкогольными напитками. Недобродетельно было бы прийти, находясь в серьезном состоянии алкогольного опьянения. Я же напротив трезв разумом, и кто смеет заявить, что мои слова являлись ложью.

– Давайте отойдем от темы личных взаимоотношений, – попросил Фарль. – Их можно выяснять за пределами этих стен.

– Это было провокацией! – проигнорировала Милена. – Непозволительное отношение ко мне и лидеру Рестеда – Шарлотте Аллаги. Вы назвали её Лотти и рыжик, какое право Вы имели…

– Полное, – отрезал он. – Поверьте мне, я именно тот человек, который смеет называть её так и любым другим словом. Уверяю Вас, я близок с ней куда сильнее, чем Вы, Милена. Если желаете подробностей, можете уточнить у рыжика.

– Думаю, нам стоит отложить решение по поводу юстиции на следующее заседание, – заявил Андрей. – Чтобы искоренить факт неприязни, рожденной сегодняшней стычкой. А также чтобы все члены совета находились полностью в трезвом рассудке и благостном расположении духа.

– Согласен, – наконец заговорил Сатори. – К тому же предлагаю достопочтенным Фарлю и Григорию слегка пересмотреть взгляды на юстицию, чтобы удовлетворить всех недовольных.

Эдмунд, Милена и Симон поддержали их. На этом собрание закончилось. Фарль остановил Григория, когда тот проходил по коридору на пути к выходу. Он был сильно раздосадован обстоятельствами, даже разгневан.

– Что ты творишь, Гриша?! Не мог поубавить напора? Теперь будет гораздо сложнее убедить совет в необходимости Свиты.

– Брось, Фарль, – апатично произнёс аристократ. – Они примут нашу волю, как принимали всегда. Даже если дело дойдет до разногласий, то по количеству голосов проект пройдет. Уверен, Эдмунд поддержит нас, а если и нет, то не выступит против. Вопрос юстиции вне его интересов.

– Григорий, нам нельзя возвращаться ко временам, когда количество голосов было превыше общего решения. Такой подход неверен, – он остановился и помассировал переносицу. – Я понимаю, Гриш… тебе тяжело после всего и всё-таки…

– НИХРЕНА ТЫ НЕ ПОНИМАЕШЬ!! – крикнул он и тут же опомнился. – Прости… само вырвалось. В общем, не переживай по пустякам, я всё улажу.

Он пошёл вперёд, пока Фарль решил уладить разногласия с Миленой. Григорий ступал дальше, углубившись в себя, но он внезапно затормозил, когда увидел знакомое лицо. Лицо, которое вызвало у него острую боль. Молодой человек в черном фраке и синем галстуке стоял напротив него, держа в руках букет белых златоцветников. Второй рукой он опирался на трость. От него последовала легкая невзаимная улыбка.