– Это здолово, Глиша, – картавя, проговорил шестилетний Алекс.

– Мы так за тебя радаы – подхватила малодушная Надя.

Дангель обрадовался такой спокойно реакции. Он не любил лишнее волнение. Но стоило ему взглянуть во влажные изумрудные глаза Лотти, как появилось неприятное чувство ниже желудка.

– Гриша, – издала Лотти, подходя, – ты ведь шутишь?.. Так?..

– Лотти, я не шучу.

– Скажи, что это твоя глупая шутка, – проговорила в слезах.

– Я-я… не могу…

– ПРОСТО СКАЖИ ЭТО!

Её зелёные глаза блестели от слёз, она уставилась на него, сжимая кулачки. Дети забеспокоились, улыбки сошли с их лиц. Лотти устроила сцену, детский эгоизм ей это позволял. Она злилась, она грустила, она боялась. Озираясь на толпу ребят, она прокричала:

– ДА ИДИТЕ ВЫ ВСЕ!

Стоило эмоциям выйти наружу, как она уже не могла их остановить. Чтобы не наговорить лишнего, она помчалась в девичью комнату.

– Лотти! Подожди!

Он попытался ухватить её за руку, но она ловко вывернулась. Пытался дотянуться и не смог. Лотти отдалялась. От стресса у него начало не хватать воздуха. Сунув руку в карман, он достал ингалятор. Вдохнув лекарства, Гриша остолбенел. Не знал, как поступить.

– Беги за ней, придурок! – в солдатской манере приказала Эли. – У нас уже есть один идиот, который заставил её плакать. Второго не хватало.

– Угу, – очнулся он.

Гриша покинул кухню, поднялся на второй этаж и встал у открытой двери. На солнечном пятне из единственного не зашторенного окна сидела Лотти. Девочка рыдала, уткнувшись в красный шарф. Слёзы не могли перестать бить ручьём. Гриша аккуратно, на цыпочках вошёл к ней, словно боясь спугнуть.

– Лотти, – тихо окликнул он. – Мы можем поговорить?

– НЕТ! Я не хочу с тобой разговаривать! Вали отсюда! Бросай меня, как и он.

– Я… я… вовсе не бросаю тебя. Я…

– А ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ?! – прервала. – Сначала Нейт… теперь ты. ПОЧЕМУ ВЫ ВСЕ ПОКИДАЕТЕ МЕНЯ?!

– Лотти, мы сироты! – не выдержав, выпалил мальчик. – Мы живём в приюте, и совершенно нормально, что рано или поздно мы попадем в другие семьи. Но это же не значит, что мы не сможем общаться.

– Мы уже семья! Я, ты, мама, Эли и Нейт – и все остальные. Мне не нужна другая.

– Мы и не перестанем быть семьёй, даже если будем на расстоянии, – защищался мальчик.

– Знаешь, что я чувствовала, когда он ушёл так внезапно? Я очень долго и упорно вязала ему этот шарф, – теребила его в руках, – хотела подарить на его день рождения… н-но он ушел. Даже не попрощался. Я ощущала себя пустой, брошенной, не нужной. Всё прошлое показалось ложью. Игрой. А теперь мне снова пройти через это, только с тобой?! Скажи, зачем ты уходишь?!

– На то есть причины. Веские причины. Я это делаю ради нас всех, поверь мне.

– Всех или лишь себя?

Этот вопрос сильно его разозлил, но он старался не подавать вида.

– Всё изменилось. Я не смогу теперь вас разнимать, когда вы деретесь, не смогу спорить с тобой, не смогу слушать, как ты споришь с ним. Не смогу смотреть, как Нейт спит, дежуря в столовой, и как ты его отчитываешь. Всё это теперь останется в прошлом. Когда… когда мама с папой умерли, я была совершенно одна. Такое одиночество… оно словно захватило меня. Но у меня появился ты, а затем Нейт с мамой. Я была счастлива, а один миг разрушил всё, чем я дорожила. Я так привыкла к вам, что уже не представляю свою жизнь одной. Только не снова одной…

Гриша задумался, а после ответил, ответил прямо, не тая тех мыслей, что возникли:

– А это не эгоистично, Шарлотта? – она бросила на него взволнованный взгляд. – Разве честно ставить своё благополучие выше нашего? Нейт сможет встать на ноги, а я достичь того, чего всегда хотел. Я никогда не знал жизни вне приюта, мне неведома родительская любовь, как и Нейтану. Тебе нас в этом не понять, не понять какого это чувствовать себя по-настоящему брошенными. Наши чувства для тебя совершенно ничего не значат, Лотти? – опустив голову, он продолжал говорить. – Думаешь, я не ценю тебя, Нейт не ценил? Да нет людей, которые любили бы тебя больше нас! Но я тоже хочу ЖИТЬ! Я тоже хочу хоть что-то оставить после себя!