Песня эта не была похожа ни на одну из солдатских песен, которые доводилось слышать генералу за годы его службы в армии. Но это была, несомненно, солдатская песня, в которой рассказывалось о войне, о том, что смерть и жизнь, радость и горе там ходят рядышком. А неизвестный певец рублеными и грубыми фразами пел о неведомом графу комбате, который «сердце не прятал за спины солдат».

Когда же закончилась эта песня, то почти сразу зазвучала следующая, которую, как понял Александр Христофорович, пел все тот же певец:

– Скажите, Владимир Николаевич, – а вам лично много довелось повоевать? – спросил Бенкендорф, когда закончилась эта песня и отзвучал последний аккорд. Подполковник Гаврилов задумался. Лицо его неожиданно стало жестким и серьезным. Только сейчас граф заметил в его русых волосах седые пряди.

– Знаете, Александр Христофорович, – сказал он, – воевать довелось не так уж много, но даже за это время крови и смерти повидал столько, что хватило на всю жизнь. Скажу вам честно, было страшно, и врет тот, кто рассказывает о том, что в бою он ничего и никого не боялся. Но нужно было заставлять себя побеждать страх и делать то, что следовало делать. И мы делали это.

– Я полностью с вами согласен, – кивнул Бенкендорф, – мне пришлось побывать во многих сражениях, но свой первый бой, в 1803 году, когда мне было всего двадцать лет, и я сражался в Грузии с лезгинами под знаменами князя Цицианова, я запомнил на всю жизнь. И скажу честно, мне было страшно, очень страшно. Но я больше боялся показать свой страх, чем кинжалов лезгин.

Так, с песнями и разговорами они незаметно добрались до деревни Головеньки, где располагался учебный полигон танковой дивизии. Местное начальство, предупрежденное об их визите из Москвы, встретило гостей на КПП и без особых формальностей допустило на полигон, где проводили учение мотострелки и танкисты.

Бенкендорф увидел там рычащих и плюющихся сизым дымом разъяренных железных монстров, которые у потомков назывались «танками» и «боевыми машинами пехоты». Несмотря на свои размеры, они ловко и грациозно двигались по полигону, поднимая тучи пыли. При этом они на ходу стреляли из пушек и пулеметов, разнося в щепки мишени.

– Владимир Николаевич, даже одна такая машина стоит батальона нашей пехоты, а то и целого полка, – в восхищении шепнул он на ухо Гаврилову, – имея несколько танков и БМП, наша армия была бы непобедима!

– Александр Христофорович, – так же шепотом ответил ему подполковник, – у русской армии императора Николая Павловича будут подобные машины. Но прежде всего надо будет подготовить людей, которые могли бы ими управлять. Без них они не более чем груда железа. Но об этом разговор будет чуть позже. А пока пройдемте на стрельбище. В тире вы познакомитесь с нашим оружием, которым вооружена пехота, или, как у вас говорят, инфантерия.

Зрелище учебных стрельб пулеметчиков и гранатометчиков привели Бенкендорфа в изумление, ну а стрельба снайперов вызвала у него восторг.

Тем временем, с разрешения руководителя учебных стрельб, подполковнику Гаврилову позволили пострелять из СВД. По тому, как он по-хозяйски взял в свои руки винтовку и умело занял позицию, стало ясно, что этот человек имеет отношение к славному сословию снайперов. Ну, а после того, как подполковник быстро и точно поразил все мишени, в этом уже никто не сомневался.

– Где довелось пострелять? – спросил у него руководитель стрельб, средних лет майор с «Кавказским крестом» на кителе, принимая у него СВД.