Униженная Констанция отставила кубок. Тетка позабавилась ее страхом, но княгиня Антиохии не станет послушной иглой, расшивающей полотно Мелисенды. Если бы пришлось, она восстала бы против всего Утремера и Византии вместе взятых, но, похоже, в этом нет надобности. Между самой королевой и ее сыном обнаружился спасительный для Антиохии зазор, туда-то и бросится Констанция, как загнанная лисица. Княгиня тоже может играть в королевские игры. Она охотно подаст неопытному кузену Бодуэну добрый родственный совет.

Перед возвращением на север отправились в Церковь Гробницы Богородицы в Иосафатской долине, где была захоронена и отважная и мудрая армянская супруга Бодуэна II, царица Морфия. Его величество любезно согласился сопровождать княгиню к месту упокоения их общей бабки. Отряд копейщиков по-прежнему возглавлял Шатильон, Бодуэн скакал между Констанцией и мадам де Бретолио, а Бартоломео замыкал процессию.

В затхлом, влажном склепе пахло ладаном и плесенью, на надгробии вознесшейся Девы Марии возлежал лишь букет пожухлых роз. Руки Изабо и Бодуэна столкнулись в кропильнице, король галантно подал даме зажженную свечу. Затем оба преклонили колена перед пресвитерием, мизинцы их нечаянно соприкоснулись. Юношу и даму можно было принять за жениха и невесту.

Справа от могильной плиты Непорочной Девы темнел вход в каменную крипту, запертый железными воротами. Бодуэн объяснил, что эта часовня приготовлена для его матери. Сам он, как все короли Иерусалима, в свой срок упокоится у подножья Голгофы.

– Я буду молиться за долголетие королевы, кузен. Я надеюсь, она еще узрит ваши великие деяния, ибо убеждена, что вы превратите Утремер из прибрежной полоски в великую империю.

– Мать управляет королевством осторожно и мудро, я полностью полагаюсь на ее величество.

Констанция охотно закивала, но не удержалась, поделилась неожиданно пришедшей ей в голову мыслью:

– Необходимо только помнить, что места искупления нашего не осторожность завоевала, – вздохнула, потерянно прибавила: – Нам требуется больше, чем просто разумное правление, нам нужны подвиги. – Взглянула на кузена с надеждой: – Я слышала, вы мечтаете о взятии Аскалона. Это открыло бы путь на Египет. Ах, с покорением Египта, этого фатимидского Вавилона, Утремер стал бы непобедим. – Призналась: – Королева думает, что такое вам не по силам, но я верю в вас и буду молиться, чтобы вам удался ваш великий замысел.

– Менассе – верный и опытный полководец, а он поддерживает мать, считает, что перво-наперво нам необходимо положить предел посягательствам Нуреддина.

– Разумеется! Всегда есть нескончаемая грязная работа, от которой ни славы, ни владений, и дружественный Дамаск нам, конечно, важен. Но именно сейчас, когда Фатимиды так слабы, Аскалон остался без защиты. Есть деяния, которые может и должен свершить лишь король. Мы, женщины, сильны миром, поэтому королева строит церкви и рынки, но мужчины сильны победами. Когда-нибудь, ваше величество, вы завоюете империю. Только любящий взор матери по-прежнему видит в вас маленького мальчика, а мир ожидает героя.

Бодуэн пригладил волосы, оправил рукава, одернул пояс, словно уже готовился к грядущим свершениям:

– Иногда Менассе действительно чрезмерно осторожен. У Буссерета он пытался уговорить меня покинуть вверившуюся мне армию.

– Сир, я надеюсь, что вам, а не Менассе д’Иержу суждено взять Аскалон и навсегда обезопасить наше побережье. Египет слаб и падет в руки того, кто первым осмелится пихнуть его пальцем. Только бы не Нуреддин…

Вышли на свежий воздух. Изабо, прекрасная как пышный пион, сверкала лукавыми глазами, словно сама стремилась на штурм: