Как-то все само по себе устроилось и с жильем, почти сразу после ее ухода из журнала. Геннадий, бывший коллега по работе, часто поглядывавший на Зою с интересом, предложил пожить у него, пока она не найдет себе подходящую квартиру. «Мать как раз уехала в длительную загранкомандировку, я сейчас один, – неуклюже переминаясь с ноги на ногу и проглатывая слова, сказал он. – Только уговор: ты будешь гулять с Джессикой, маминой собакой. А то мне, понимаешь, некогда». Джессика оказалась вредным щенком-бультерьером, и необходимость постоянно с ней гулять, кормить и убирать за ней лужицы и кучки Зою, естественно, раздражала. Но с другой стороны, жить все равно пока было негде; к тому же, когда Генка не видел, Зоя здорово поколачивала эту псину – так, что та позабыла о своем бойцовском норове и не только внешне, но и характером стала напоминать бело-розового поросенка.

Нет, между ними ничего не было. Гена – умный, обаятельный, но какой-то несовременный парень – увлекался загадками и казусами истории; о них он любил поспорить, о них писал свои очерки, им посвящал большинство свободного времени. Лет ему было около тридцати, а девушки, по Зойкиным наблюдениям, у него не имелось. Хотя, казалось, его внешность вполне должна была располагать к нему прекрасный пол: выше среднего роста, подтянутая крепкая фигура, сильные, бугрящиеся мускулами руки. Лицо вполне могло бы принадлежать какому-нибудь избалованному римскому патрицию – нос с невысокой горбинкой, чуть пухлые, мягкие губы всегда готовы дружелюбно улыбнуться, а густые брови взлететь над смеющимися живыми карими глазами. Длинная прядь темных волос по-модному спадала на высокий лоб, но Геннадий, вместо того чтобы завлекать ею девчонок, запустив в нее пятерню, часами корпел над сочинением очередного опуса.

Влюбчивая Зоя поначалу не прочь была завязать с ним интрижку. Гена же опасался подпускать этого ежика на интимное расстояние, боясь пораниться об острые иглы Зойкиного непостоянства. И потому вел себя с Зойкой по-товарищески, словно бы и не замечая ее кокетства. Тогда она, отметив, что все же он странный какой-то, да и староват для нее, свои заигрывания легко отбросила. Очень быстро они составили своеобразный житейский симбиоз и уже не могли обходиться друг без друга: Зоя помогала ему по хозяйству, а Генка заменил ей большинство подруг. Она даже обзывала его редко. А он, когда такое случалось, преспокойно это сносил. Шли недели, месяцы; жилье как-то все не находилось, Генка о ее отъезде как-то не заикался, а с Джессикой Зоя давно уже смирилась.

И вот теперь, когда жизнь, казалось, в очередной раз наладилась, судьба обрушила на нее новое испытание. Тетку ей, разумеется, было жалко. Очень жалко. Но еще больше ее беспокоило собственное будущее. Слишком живы были в ее памяти и безденежье, и последние безрезультатные поиски работы.

Запершись в своем кабинетике, Зоя принялась размышлять о том, что же ей теперь делать. Прежде всего ее огорошило заявление Татьяны Николаевны, что муж тетки (которого Зоя видела всего-то несколько раз в жизни и который оказался ей вовсе не мужем) арестован и находится под следствием. И что теперь именно Татьяна Николаевна будет заправлять всеми делами в конторе. «Если все это действительно так, конечно, придется увольняться, – думала девушка. – Эта молодящаяся мымра меня тут не оставит. И как только тетя Нина с ней работала столько лет? Стоп. Все же надо проверить, правда ли, что Заварзина стала совладелицей конторы». От самой тетки Зоя знала, что помещения эти были оформлены ею почти восемь лет назад на равных правах с Легостаевым.