Вдруг зазвонил телефон.

Я нехотя приоткрыл глаза. Ни за что не встану, аппараты стоят во всех комнатах, Лена подойдет. И точно, вскоре телефон замолчал. Я опять начал проваливаться в сон, и тут оглушительно заиграл мобильный. Поняв, что отдохнуть не удастся, я взял «Нокиа» и буркнул:

– Да?

– Ванечка, – раздался голос Таисии, домработницы Николетты, – будь другом, приехай поскорей.

– У вас что-то случилось?

– Так Николетта заболела, орет дурниной, – ответила Тася, – видать, плохо ей совсем. Велела тебе явиться.

Я встал и открыл шкаф, машины нет, следует одеться потеплей. Можно, конечно, никуда не ехать. Вам кажется, что я плохой сын? Может, и так, но если Николетта, по выражению Таси, «орет дурниной», значит, ей не так уж плохо. По моим наблюдениям, когда человек собрался умирать, он молчит. И потом, сдается мне, что маменьку треплет похмелье.

Ботинки на меху почти спасли меня от холода. Тася приняла дубленку и жарко зашептала:

– Врача велела вызвать.

– А ты как поступила?

– Ноль три позвонила!

Я укоризненно покачал головой, сейчас придется объясняться с озлобленными медиками.

В спальне было очень душно и пахло валокордином. Я решительно распахнул форточку, морозный воздух мигом ворвался в помещение.

– Вава! – взвизгнула маменька. – Ты решил меня убить! Немедленно закрой!

Я усмехнулся. Вава! Еще не так давно матушка постоянно звала меня этим детским именем, и пришлось приложить немало усилий, чтобы отучить ее от идиотской привычки. Правда, сейчас кличка «Вава» отчего-то перестала меня злить. Наверное, я в сорок лет пережил кризис подросткового возраста и стал смотреть на мир иными глазами. Впрочем, Николетта теперь редко обращается ко мне так, только когда злится.

– У тебя болит голова?

– О-о-о, – простонала маменька из-под пухового одеяла стоимостью пятьсот долларов, – умираю! Слушай внимательно! Я привела в порядок весь архив, разобрала фотографии, письма. Тебе после моей смерти будет интересно посмотреть! Мне признавались в любви такие люди! Поэт Филимонов! Ты, надеюсь, слышал эту фамилию! Еще генерал Бобрин…

Я кивал. Николетта в своем репертуаре. Примерно два раза в год она устраивает спектакль под названием «Близкая смерть» и торжественно пишет завещание. Затем призывает меня и начинает отдавать приказания. Ей и в голову не приходит, что чемодан, набитый пожелтевшими письмами, в случае чего будет мигом отправлен в печь. Мне совершенно неинтересно читать обращенные к маменьке любовные послания, я очень уважал отца и предпочитаю думать, что матушка ему никогда не изменяла.

– Вава, ты меня не слушаешь! – взвизгнула Николетта.

– Нет-нет! Я очень внимательно слушаю.

– Тогда почему ты молчишь?

А что я должен делать, по ее разумению? Заламывать руки, падать на пол и биться затылком о паркет?

– Извини, я борюсь со слезами, не каждый день теряешь родную мать!

Николетта села, с подозрением глянула на меня, потом вновь обвалилась в подушки.

– О-о-о, моя голова, тошнит!

– Не следовало пить коктейли, предупреждал ведь.

– Какой ты зануда! О-о-о… Врача вызвали?

– Сейчас придет.

– Тася!!! – завопила маменька.

Домработница материализовалась на пороге.

– Немедленно смени постельное белье, дай розовое, то, новое, с вышивкой. И сорочку другую, голубую, нет, красную. Стой, дура, куда пошла?

– За бельем.

– Лучше пижаму, – рявкнула Николетта, – бежевую, с рюшами! Духи принеси. «Миракль».

– Ладно.

– Щетку для волос.

– Сейчас.

– Губную помаду и пудреницу!

– Ты зря так стараешься, – усмехнулся я, – скорей всего приедет замороченная вызовами бригада, которой будет без разницы, какая на тебе рубашка.