Самойлов, видя всю бесполезность убеждений, повернулся и начал сходить с мостика. Он был уже на половине лестницы, как вдруг вверху раздались быстрые шаги Любимова и его тихий окрик:

– Готовь пушку! Курс на запад!

– Есть! Курс на запад! – так же тихо, словно эхо, повторил приказ штурвальный.

Самойлов сбежал на палубу и, прижавшись к стене кают-компании, начал наблюдать. Над морем повис тяжелый, непроницаемый мрак. Даже седые гребни ударяющих в борта "Грифа" волн не выделялись из темноты. На небе не было ни одной звезды. Однако сквозь плеск волн и свист ветра до слуха Самойлова доносились какой-то шум и гудение. Порой ему казалось, что в темноте что-то маячит, большое и призрачное, и мчится вперед прямо на него.

– Он опять скрылся… – послышался тихий голос Любимова, и капитан начал по-норвежски объяснять шкиперу: – Я его видел слева на меридиане Иоланги. Большой трехмачтовый парусник… Все паруса были поставлены, и шел он бешеным ходом… А теперь пропал, словно в воду канул…

– Может быть… пират? – заметил норвежец. – Хотя о таких крупных разбойниках здесь никогда не было слышно.

– Черт его знает, кто он! – выругался Любимов. – Только пусть уж лучше бросится на меня, а не пропадает так… сразу.

Ветер понемногу стихал, и небо начинало светлеть. Тучи мчались еще, но там, где они прорывались, виднелся уже туманный, дрожащий свет луны. Когда лучи ее упали на море в миле к северо-западу, Самойлов увидел на фоне светлого неба черные паруса и узкий корпус судна, накренившегося на левый борт и быстро режущего воду.

– Парусник идет на нас! – крикнул он, поднимая кверху голову.

– Есть! – ответил вахтенный матрос, и все стихло.

Черное судно быстро приближалось. Уже видна была высокая волна, вскидываемая его острым носом, и длинный кормовой флаг, полощущийся в воде. Судно шло без огней, и по ходу его нетрудно было догадаться, что оно намерено пересечь путь "Грифа".

– Полный ход! – скомандовал вдруг громким и уверенным голосом командир. – Руль прямо! Готово?

– Есть! – ответил голос Сидорчука. – Готово!

– Пли!

Один за другим три гулких выстрела грянули над палубой и озарили мгновенными вспышками борт и бьющиеся за ним волны. Набежали тучи, и опять густой мрак окутал все. Судно исчезло, и не было слышно игры ветра в его парусах и плеска воды у носа.

– Стоп! – раздалась команда, и "Гриф", постепенно умеряя ход, начал вздрагивать под ударами волн, бьющих в корму.

После выстрелов все выбежали на палубу, но не увидели уже парусника. Начались расспросы, но их тотчас же прервал посланный капитаном вахтенный матрос, передавший приказание командира немедленно отправиться в каюты. Приказ был исполнен, и только спрятавшийся в тени Самойлов остался на своем прежнем месте, почти у самого борта. На капитанском мостике Любимов вполголоса совещался норвежцами. Слова не доносились до Самойлова, и он, не видя ни зги впереди, задумался, опершись о тумбу для причалов.

Очнулся он от ветра, пахнувшего ему в лицо, и странного шума, раздавшегося рядом с бортом. Гигантская черная тень, чернее мрака, медленно надвинулась и остановилась. Профессор поднял голову и высоко над собою увидел паруса и верхушки трех мачт. Несколько черных теней, казавшихся призраками в туманной ночи, забегало вдоль ставшего рядом с "Грифом" большого парусника, и железные крючья багров, как когти хищной птицы, вонзились в борт парохода. Самойлов услышал резкий, тревожный свисток и взволнованный голос Любимова, вызывающего всю команду на палубу. Одновременно с этим приказанием откуда-то из темноты раздался властный окрик:

– Ни с места, если не хотите пойти ко дну! По какому праву напали вы на моих людей и стреляли по мне? Я – командир брига "Ужас".