Характерный эпизод произошел в январе 1905 года, когда по велению царя министр финансов В. Н. Коковцов созвал совещание торгово-промышленных деятелей. Его целью было наметить меры для снижения революционных настроений у рабочих. Коковцов предложил предпринимателям программу своего министерства, включавшую: законодательное ограничение рабочего дня, введение обязательного социального страхования рабочих, отмену наказаний за стачки с чисто экономическими требованиями86. Капиталисты единодушно отвергли эти предложения. Быть может, они рассматривали массовое рабочее движение, прежде всего, как способ самим давить на правительство с целью политических уступок и поэтому не желали снижения остроты рабочей проблемы? Возможно, что и в основании «меценатства», которое оказывали революционным партиям такие толстосумы, как Савва Морозов, лежали те же мотивы.

Растущей и крепнущей российской буржуазии нужна была своя твердая классовая власть, своя диктатура, оптимальная в борьбе с надвигающейся социальной революцией. Эта диктатура должна была всемерно использовать в своих целях современные политические технологии, прежде всего – демагогию о «правах» и «свободах» и манипулирование голосами избирателей. Самодержавная монархия этим интересам капиталистов не удовлетворяла – она не была ни диктаторской, ни демагогической. Путь к установлению вожделенной имущими классами «модернизированной» диктатуры неизбежно лежал через свержение самодержавия, то есть через переходный этап конституционных «свобод».

Парламентаризм, начавший развиваться в России после 1905 г., оказал свое влияние и на политическую психологию монархистов. Они усваивали повадки либералов и сами нередко становились в открытую оппозицию мероприятиям правительства, явно поддерживаемым царем, как произошло весной 1911 г. при голосовании в Государственном Совете очередных законопроектов Столыпина. Необходимо особо выделить, что огульная кампания в общественном мнении против пресловутого Григория Распутина, ставшая затем мощным орудием анти-династической пропаганды, была инициирована и развязана именно правыми кругами. Правые же дали лишний и неотразимый аргумент в руки врагам монархии, сами организовав и осуществив убийство Распутина в декабре 1916 г.

Говоря о партийно-политическом спектре предреволюционной России нужно заметить, что представительство в Государственной Думе не отражало народных настроений. Дума избиралась по цензовому закону, который 3 июня 1907 г. был еще сильнее изменен в пользу собственнических слоев населения. Как правые (монархисты и русские националисты), так центристские (октябристы) и либеральные (прогрессисты и кадеты) партии имели широкое представительство в Думе только благодаря неравному избирательному закону. Представителей этих кругов нередко называли в то время «цензовыми элементами», подчеркивая, что их избрание обусловлено ограничениями политических прав для широких масс населения. Не только сторонники самодержавия, но и либеральная оппозиция могла в те годы выдавать себя за «народное представительство» только благодаря неравенству избирательной системы. В этих условиях всеобщее избирательное право, за которое формально ратовали не только кадеты, но и октябристы, на практике стало бы могильщиком этих партий.

Вряд ли сами политические вожди российской буржуазии не видели всей лживости своего позиционирования как «народных представителей» и не осознавали, к каким последствиям для них могут привести всеобщие и равные выборы в законодательный орган. Следовательно, это требование в их программах было демагогией. На практике, в случае замены самодержавия демократическим строем, они неизбежно должны были стремиться либо к фальсификации народного представительства либо к тому, чтобы подчинить интересам имущих классов более левые партии. Они испробовали оба варианта. Второй начал осуществляться задолго до 1917 года и выразился в организации в России