На следующий день после приезда Франсуа произошло мое чудесное исцеление от немоты. Случилось это, когда я узнала на его пальце перстень моего отца. Это был он. Перстень Франсуа подарил сеньор, а тот, по его словам, обменял его перед возвращением из Палестины. Я оставила перстень Франсуа, хотя он выражал твердое намерение немедленно его вернуть. Отец, я помню, говорил, что этот перстень приносит ему удачу, но он не смог спасти ему жизнь. Зачем тогда он мне? В тот же вечер, как помню, меня особенно взволновал писк летучих мышей, налетевших сквозь окно и рассевшихся под сводом. Их горящие глаза, глядящие из тьмы, взволновали меня так, будто в комнату пробрался сам дьявол. Я ушла к себе и долго не могла успокоиться, потом разожгла свет и стала изучать себя в зеркале, чего не делала давно. На меня глядело испуганное бледное лицо, которое когда-то было красивым. Сердце колотилось. Я услышала шаги в коридоре и, почти сходя с ума от страха, дала себе приказ успокоиться. Товита шла пожелать моему мужу счастливых сновидений. Лежа в постели, я вдруг поняла, что впереди меня ждет быстрая смерть или решительные перемены. Я не испытала страха перед будущим, положившись, как всегда, на Его волю. С тем и заснула.

Два года назад с пилигримами я передала письмо в Иерусалим настоятелю армянской церкви и другу моего бедного отца. Писала я наугад, никак не рассчитывая застать в живых человека, от которого не имела вестей пятнадцать лет. Но, хвала Иисусу, он оказался жив, и именно теперь я получила от него послание. Это могло бы показаться невероятным, если бы я не верила твердо в предназначение, ниспосылаемое свыше. В письме говорилось, что брат мой жив, хотя более подробно о его судьбе сказано не было. Я приложила драгоценное послание к губам, когда вошел Раймунд и сообщил, что с этой же оказией получил послание от господина Артенака. Этому Артенаку я оставалась благодарной все эти годы за книги и свитки, который он оставил у себя в доме, отправившись на Восток. Теперь Артенак извещал Раймунда, что он, как и мой адресат, жив, и будет рад встрече. По причине возраста он не способен сделать шага из города, зато от всего сердца зовет нас. Еще он писал, что Иерусалимский король нуждается в воинах для несения службы и каждый без различия гербов и титула может проявить себя достойней, чем собирая подать с нерадивых подданных. По письму было видно, что Артенак не чужд насмешки, но Раймунд выглядел взволнованным и не в меру серьезным. Тогда я и предложила отправиться в Иерусалим. Я не рассчитывала на согласие, но лицо мужа осветилось, и я поняла, что угадала. Поцеловав меня – еще одна приятная неожиданность, – он пообещал, что начнет новую жизнь. Я вовсе не требовала этого, в нынешней жизни я нахожу немало хорошего, но, не скрою, слушать эти слова было приятно. Пока он, волнуясь, говорил, я еще раз думала о стечении обстоятельств, среди которых – теперь я уверена – не было случайных: приезд Франсуа, отцовский перстень, мое исцеление и два письма, соединившихся для того, чтобы каждый из нас принял решение.

Мы проводили Франсуа и стали с нетерпением дожидаться весны, чтобы отправиться в путь. Раймунд со смущением объявил, что хочет взять с собой маленького Товия и его мать. Одиннадцать лет мальчика – возраст вполне достаточный для долгого путешествия. Конечно, я была задета, но дала согласие. Сама я вижу теперь прошедшие годы, как неволю, к которой привыкают, смиряются и не видят в ней ничего необычного. Я уже присмотрела место в церкви и опускалась коленями на ту плиту, под которую должен был лечь и мой прах. Так я думала еще вчера, а сегодня муж снова удивил меня. Я уже писала, что он оказывает мне подобающие знаки внимания, но супружеских отношений избегает и спит один. При этом я стараюсь не думать про Товиту, которая, почти не скрывая, спешит согреть ему постель. Все это благодаря Товию, которого старается держать поближе к отцу. К счастью, я переношу свое положение легче, чем она, обуреваемая страстями, свое. И вот Раймунд впервые за несколько лет пришел и лег со мной. До сих прохладный темперамент позволял мне с достоинством переносить супружескую неверность. И теперь я была больше удивлена, чем обрадована, его приходом, но решила, если Господь однажды направил его к моему ложу, он сделает это еще не раз. И действительно, спустя несколько дней я вновь обнаружила мужа рядом с собой. Утром я долго молилась о нас обеих. Товита теперь глядит на меня, как побитая собака. Смешно, но я – госпожа отвечаю ей виноватым взглядом, несмотря на то, что именно я вернула себе похищенного мужа. Человеческие страсти захватывают всех одинаково, без различий, и горе побежденному, кто бы он не был. Ведь счастье, дарованное по Его милости, часто бывает оплачено ценой чужих бед.