Дудки, это вы такой мыслью вооружились, а интеллигенция о нравственности вспомнит и не пойдет с вами, а мы говорим: все что полезно человеку то и нравственно, нет греха, есть только вред, который приносит человеку страдания и не удобство, делай на пользу себе и будешь счастлив, не жди будущего облегчения, а бери сейчас, потребляй и получай удовольствие от жизни, потому что потом его не будет. Другими словами, все во имя человека и все на его благо.

И какую же мне мысль взять чтобы народ за мной пошел и революцию учинил?

Вот ведь вы какой непонятливый. Я вам уже сколько времени об одном и том же говорю, а вы все не воспримите. Нужно жить реальным миром, а не вымышленным. То, что видишь, ощущаешь и слышишь, то и есть, а то, что ты сам себе для утешения своего на придумывал, на измыслил того нет и быть не может. Потому призываю ваш разум: очиститесь от вековечного бреда человечества и живите для своего счастья. Понятна мысль?

И как?

Что как?

Жить как, когда смертью по вашему утверждению все закончится.

Смерть. Что ж человек смертен это надо признать, но если получить максимум удовольствий в жизни, то она не так кажется печальной, в конце концов под конец жизни человек просто устает жить и смерти желает уже как избавления. Так что проживите по полной и смерть для вас станет приятным отдохновением. Сегодня важен не покойник а сколько стоит его гроб, для эстетического удовлетворения глаз собравшихся. Оставьте о себе хорошую память, это и будет вашим успокоением.

А как же душа? Она как? Она бессмертна.

Душа. Хм. Я вот вам что скажу. Нет никакой души, а есть психоэмоционально умственное состояние, которое понимается человеком под определением душа.

Но мое Я куда вы денете?

Никуда. Это код вашего сознания и все.

Любовь, все спасет.

Любовь?! – сказал Азеф и встал, потому что услышал, как в дверь постучали. – Я сейчас, – сказал он и пошел открывать.

Прощай Париж, ты растаял словно сон, пора в Женеву, – с порога сказала Ева Александровна.

Завеса сброшена: ни новых увлечений,

Ни тайн заманчивых, ни счастья впереди;

Покой оправданных и сбывшихся сомнений,

Мгла безнадежности в измученной груди…

Как мало прожито – как много пережито!

Надежды светлые, и юность, и любовь…

И все оплакано… осмеяно… забыто,

Погребено – и не воскреснет вновь!

Я в братство веровал, но в черный день невзгоды

Не мог я отличить собратьев от врагов;

Я жаждал для людей познанья и свободы, –

А мир – всё тот же мир бессмысленных рабов;

На грозный бой со злом мечтал я встать сурово

Огнем и правдою карающих речей, –

И в храме истины – в священном храме слова,

Я слышу оргию крикливых торгашей!

Любовь на миг… любовь – забава от безделья,

Любовь – не жар души, а только жар в крови,

Любовь – больной кошмар, тяжелый чад похмелья –

Нет, мне не жаль ее, промчавшейся любви!..

Я не о ней мечтал бессонными ночами,

И не она тогда явилась предо мной,

Вся – мысль, вся – красота, увитая цветами,

С улыбкой девственной и девственной душой!..

Бедна, как нищая, и как рабыня лжива,

В лохмотья яркие пестро наряжена –

Жизнь только издали нарядна и красива,

И только издали влечет к себе она.

Но чуть вглядишься ты, чуть встанет пред тобою

Она лицом к лицу – и ты поймешь обман

Ее величия, под ветхой мишурою,

И красоты ее – под маскою румян.

Семен Надсон (1882 г.)

Под давлением январских событий и неудач в войне с Японией в правящих кругах усиливалось течение в пользу некоторого обновления самодержавного строя. Напомним, что совет министров в современном смысле собирался крайне редко и только под председательством императора. Поэтому делегирование этой важной управленческой функции конкретному чиновнику фактически выдвигало того на роль первого министра. Бюрократические слои прекрасно осознавали данное обстоятельство, а потому неслучайно Витте делает акцент на своем новом политическом значении, подчеркивая, что ему поручено собирать совещание и впредь (так и хочется сказать – всегда), а не в виде исключения. Свои претензии на руководящую роль в правительстве, теперь уже в качестве его настоящего главы, Витте непосредственно перед Николаем II по причине неоднозначного отношения к себе обозначать опасался. Он считал более эффективным, если это будет делать не он, а другие члены правительства. Данную миссию взял на себя Министр земледелия А.С. Ермолов, давно находившийся с Витте в хороших отношениях. Ермолов подробно аргументировал императору преимущества объединенного правительства. Как он убеждал, при нынешней системе государственного управления в России, по сути, нет единой системы; есть только отдельные ведомства, каждое из которых плохо осведомлено о деятельности других. Теперь настало время устранить этот недостаток и внести солидарность в совместную работу. Не мешало бы, заметил он, больше информировать общественность о роли Комитета министров в разработке данного вопроса Министр земледелия и государственных имуществ А. С. Ермолов, ссылаясь на адреса дворянских и земских собраний, настаивал и на немедленном разрешении вопроса о созыве народных представителей как единственном выходе из «настоящего смутного положения» Николай II оставил обращение Ермолова без внимания. Царское самодержавие стало терять доверие в глазах иностранных кредиторов России; в беседе с Коковцовым и Николаем II об этом недвусмысленно заявил прибывший в Петербург в начале февраля представитель парижских банков Э. Нецлин.