– Да, положение, конечно, критическое с нашим рабочим классом, но вот для этого и существует ваша организация. Я считаю, что есть широкий фронт работы для вас. Возглавить этакую силу, и можно любые преграды снести. В этом и заключается ваша первоочередная задача, Алексей Федорович.

– Так-то оно так, но это очень сложно, когда есть революционеры, которые переманивают наших членов, а еще запрет на общественные собрания действует и нам приходится собираться на съемных квартирах, которые не могут вместить всех желающих.

– Трудности обычно закаляют человека, побуждая его с новыми силами преодолевать непреодолимые преграды. Разве не так?

– Так, Петр Моисеевич. Пойду я домой, завтра буду штурмовать преграды, которые учинило наше правительство.

– Что ж, не смею больше вас задерживать. Я рад, что вы посетили меня, успехов вам в вашем нелегком деле, – сказал Рутенберг, вставая из-за стола.

Алексей Федорович так же встал со стула и направился в переднюю.

Дневник Николая II: День рождения дорогой мамá и десятилетие нашей свадьбы! В 10¼ поехали в Гатчину. Обедня, поздравления и завтрак в Белой зале. Сидели у мамá долго и вернулись в Царское в 3½ часа. Приняли депутацию от Уланского полка по случаю 10-летия со дня назначения Аликс шефом и двух офицеров и команду с подводной лодки «Осетр», отправляемой на Дальний Восток.

За чаем дети устроили сюрприз и исполнили в лицах и в надлежащих костюмах басню «Стрекоза и муравей». Вечером принял гр. Ламздорфа.

У ГРУШЕНЬКИ

Иван Федорович заблаговременно узнал у Алексея Федоровича адрес Аграфены Александровны и теперь спешил ее навестить. Дверь открыла толстая служанка.

– Вам чего? – спросила она, чавкая яблоко.

– Мне бы госпожу Карамазову, – ответил Иван Федорович.

– Как вас рекомендовать? Каких чинов будете?

– Я господин Карамазов, брат ее мужа, покойного господина Дмитрия Федоровича.

– Поняла. Проходите в переднюю. Пошла, хозяйке доложу, – сказала служанка и скрылась за занавесками. Через минуту она вновь появилась. – Вас ожидают, проходите.

Иван Федорович медлить не стал и вошел в гостиную. За круглым столом сидела Аграфена Александровна. Первая мысль, посетившая его, была о том, как сильно она изменилась. Он помнил ее озорную и улыбчивую, а тут сидела уставшая от забот, уже со следами на лице признаков старения женщина.

– Проходи, Иван Федорович, не стесняйся. Давно ли тебя выпустили?

– Да летом этого года Государь Император прошение о помиловании подписал.

– Дмитрий Федорович, жаль, тебя не дождался, он же хотел тебе лучшую шкурку в подарок преподнести. Но ты не волнуйся, я сделаю это за него. У меня магазин в Гостином дворе есть, там мы торгуем шкурками, мои сыновья Николай и Осип мне помогают в этом деле. Я им скажу, они подберут для тебя исправную шкурку, справишь себе в ателье пальто богатое.

– Я слышал, что Яков Дмитриевич на войну с японцами добровольцем ушел.

– Да, старшой мой сынуля, уж как я только ни отговаривала его, а он: мама, Отечество в опасности и мой долг быть не в сухом и тихом тылу, а на периферии угрозы. Написал, видимо, из вагона, что едут на восток, и все, больше писем не было.

– А когда ушел-то?

– По весне, в мае месяце.

– Может, не с руки пока. Свидетельств о его гибели не было?

– Нет. И без вести не пропал. Ничего нет. Между небом и землей где-то.

– Тогда нужно ждать, в надежде, что все в лучшую сторону закончится, а вот мой Родя от меня отказался в документальной форме.

– Да Господь с тобой, Иван Федорович! Как такое возможно?

– Возможно. Я же предал: и Алексея Федоровича, и жену мою Катерину Ивановну, и его. Совершил мерзкое злодеяние, за что и отбывал срок безвременный. Спасибо братику моему Алексею Федоровичу, он выхлопотал мою свободу, а так сидел бы до сих пор на Пряжке.