И любовь, и ощущения признаются одинаково греховными; холодный, черствый стоицизм принимают за честную жизнь по вере. В действительности тут нет главного элемента правоверного христианства – любви, при которой немыслимо было бы считать греховным не только любовь, но и ощущения, вызванные к бытию тем же горячо любимым единым Творцом всего сущего.

(∆+□) Философия христианства расширилась до признания прав ощущений. Только любовь по-прежнему считается греховной. Как ни странно звучат эти слова, но именно эта комбинация отношений к Богу встречается в настоящее время довольно часто. Признается необходимость боговедения, признается законность широкого удовлетворения материальных потребностей под контролем разума, признается законность внешнего культа, воплощающего во вне отвлеченные религиозные понятия, и только любви не придают никакого значения, подменяя ее философией и согласованной с ней обрядностью.

(∆+□+○) Христианская философия, согласованный с ней обряд и на придачу поэзия любовного отношения к этой философии и этому обряду.

(∆+○) Христианская философия и горячая любовь к ней, приводящая вновь к аскетизму отрицания прав ощущений и внешнего культа. Эта форма аскетизма не может быть названа сухой, черствой, мертвящей, что не мешает ей оказывать мертвящее влияние на жизнь и отношения к ближним, которых, как и философию христианства, любят только в теории.

Именно теоретичность, отвлеченность этой любви и является самым убедительным доказательством того, что мы имеем дело не с любовью торжествующей, а с любовью – слугой разума, и не с любовью к Богу живому, а только с любовью к философии христианства. Восторженная любовь и правда Божья на словах и во время размышлений о высшей правде христианской философии совсем не переносится в практику жизни и не оказывает на нее никакого влияния. Орел, поднимающийся на могучих крыльях в лазурную высь и мыслью, и словом, оказывается жалким паралитиком в жизни.

(∆+○+□) Горячо любимая философия христианства доросла до признания прав ощущений, не боится внешнего культа и с любовью к ней относится, насколько он не противоречит требованиям христианского разума.

(○) Впервые любят Бога всем сердцем, любят самого Бога живого, а не букву обряда, установленного во имя Его, и не философию христианства, вытекающую из позиции мудрой воли Его.

Это новая форма аскетизма, аскетизма, осиянного светом любви и радости, когда во имя любви отвергают права разума и ощущений, считают и разум, и ощущения греховными, боясь за любовь, когда чуждаются и философии христианства, и всяких проявлений внешнего культа, опасаясь, что они могут осилить любовь, не понимая еще всемогущества властной любви.

(○+□) Живая любовь к Богу живому изгоняет страх перед ощущениями, не считает их более греховными, насколько они не противоречат любви к Богу. Философия христианства по-прежнему внушает страх и потому считается греховной.

Вновь возвращаются к обрядам внешнего культа, но на этот раз не признают за ними никакого самодовлеющего значения, не считают их спасительными самими по себе, а любят их и дорожат ими как внешними проявлениями любви к Богу.

(○+□+∆) Живая любовь к Богу живому, изгнав страх перед ощущениями, начинает изгонять страх и перед разумом. Тут еще не отведено философии христианства подобающее место, а только жаждут боговедения и понимают необходимость разумной любви к Богу разумному и разумного отношения к выражению этой любви в формах внешнего культа.

(○+∆) Живая любовь к Богу живому доросла до признания за философией христианства ее истинного значения, и не достает только признания прав ощущений, законности внешнего культа, чтобы отношения к Богу стали вполне правоверными.