Ада, уже собравшаяся положить в чашку ложку растворимого кофе, замерла с этой самой ложкой в руке. Не получится сходить. Потому что Роман и Яр стопроцентно решат, что она снова собралась на Яблочную. И уйти одной ей не дадут. Попробуют пойти с ней. При этом у Романа, если она правильно всё сейчас увидела, низкое давление (недаром он кофе наливается, причем чашка вовсе не первая), а у Яра после дождя разгулялся артроз, и ему будет больно идти. Он и так ходил за ней на Яблочную через половину поселка, а до магазина в три раза дольше, поэтому…

– Ладно, обойдёмся, – решила она. – Кофе до завтра хватит. Макароны… надо поискать, может, и есть. Хлеб тоже есть. И колбаска есть. Масла нет, но если с колбаской, и так сойдет. Интересно, что они там делают?

Она налила в чашку кипятку, поставила остывать на подоконник – на столе уже не оставалось места – тихонько вышла из дома, и пошла к забору, отделявшего её участок от участка Романа. Старая дура решила послушать старых дураков, усмехнулась она про себя. Ничего нового услышать будет невозможно, но делать-то всё равно нечего. До вечера уж точно.

***

– Эта порода называется ориентальная, – объяснял Яр. – Такие забавные ушастые кошки. Узкая мордочка, и здоровенные уши.

– А сколько они стоят? – спросил Роман.

– Чёрт их знает, – Яр вздохнул. – Наверное, недешево. Да на деньги-то всё равно, деньги мы бы нашли, но тут не в деньгах дело, а…

– Вот именно, – отрезал Роман. – Если мы сейчас купим Адке такую кошку, всё пойдет совсем не туда, куда нужно.

– Какую ей кошку? Ну, допустим, купим. Нам под семьдесят. Сколько Адкин старший кот тогда прожил? Восемнадцать? Остаться, и тянуть в этом всём до девяноста ради…

– Ты не понял? Всё гораздо хуже. Адке нужна не «такая кошка», – тяжело вздохнул Роман. – Ей подавай ту самую кошку, которую Виталин сынуля купил своим выхлопам. И нам с тобой, и Адке понятно, что в этом семействе кошка не жилец, потому что перевидали мы уже там за последние восемь лет всех подряд – и собак, и кошек, и попугаев… могу не продолжать, ты сам в курсе. Про цену я просто так спросил, ну и заодно понять, может, выкупить котенка, и передать кому-то…

– Ага, конечно, продадут они, – Яр тяжело вздохнул. – Как не вовремя. Ну, Ада, ну…

– Дура, – закончил за него Роман. – Сентиментальная старая дура. «Как у летучей мышки», – передразнил он. – Очень своевременно.

– Вообще-то жестокое обращение с животными запрещено, я бы мог написать статью, и попробовать… – начал Яр, но Роман тут же его перебил:

– Опомнись! Что ты попробуешь? Ты хочешь сесть на нары вслед за этой чокнутой идиоткой? Яр, если вы туда сунетесь, Ада поедет на женскую зону, шить рукавицы, а ты – на мужскую, и, учти, пенсии там не предусмотрено. Хотя нет, я забыл про твой диагноз. На зону ты не попадешь. А вот в дурдом пожизненно – за милую душу. Ты хочешь этого, скажи?

– Нет, – на пределе слышимости произнес Яр. – Я не могу, ты же знаешь. Они отнимут его, а я… не могу.

***

«Лет с четырнадцати, а то и раньше, я начала ощущать этот иссушающий огонь. Красивые слова – иссушающий огонь, но я никому их не покажу, потому что Ян с Яром будут подначивать меня, а Роман с Аглаей вежливо кивнут, и пропустят мимо ушей, как они это всегда делают. Я белая ворона в этой стае, но ведь почему-то меня в неё приняли, значит, я совсем не так безнадежна, как говорит мама. С игрой на гитаре ничего не получилось, в школьной студии мне сказали, что у меня не музыкальные руки, да и гитара, оказывается, стоит слишком дорого, а денег у меня нет. Жалко. Я хотела потихоньку научиться, а потом летом всех удивить, что умею играть, но, кажется, ничего у меня не выйдет. К тому же заниматься гитарой мне будет некогда, у меня четыре тройки, по химии, физике, алгебре, и биологии, и мама говорит, что я пропащая и зряшная, и надо в десятом классе всё исправить, чтобы был аттестат без троек. Какая уж тут гитара. Попрошу Романа этим летом, чтобы он меня поучил, но ведь гитары нет, и так ли надо учиться, если сюрприза всё равно не получится…»