Напротив меня в софитах светился приступок звукорежиссера, на котором как прыщ на лбу высвечивался Ромка в наушниках и с полным отрешением на лице, он был поглощен процессом налаживания звука в этой шелестящей, шепчущейся людской густоте. Мне понятно, почему Ромка живет с дедом Меркуловым, а не с отцом Игорем, и я хотела бы быть воспитана героем, а не похотливым самцом, вот только прока из этого не вышло, судя по всему, он сын своего отца, а не воспитанник деда.

Внутри меня стоял ком, где-то в районе подреберья: я не ждала провала Аленкиной программы, с чего вдруг – она опытная капитанша, так еще и ставки такие, азарт, она расцветает, как правило, в зоне конфликта; и наше мнимое на самом деле противостояние – я-то ничего не успела противопоставить, у меня и шанса не было, – должно пойти процессу только на пользу, но я тряслась от страха, сама не понимая почему. Чего я боюсь? Почему меня трясет? Но свет погас, и все мое внимание поглотилось сценой. Сначала выступали средние отряды, прорастающая смена, они явно готовились занять наши места и разогревали свои жилы перед будущим броском, им со следующего сезона предстоит команду лагеря представлять, раз мы все «выпускаемся» в этом году. За ними вышли творческие коллективы, коими буйно цвел наш лагерь, кого только нет – и танцоры из «Орленка», и хор «ЦДП», и класс «пантомимы», и «театральный кружок», и так два часа подряд сижу и всем завидую: у них все впереди, а я свой шанс точно уже профукала… И уже перед самым выступлением нашего отряда в темноте появился Егор, к нам пролез через толпу, притулился мне в ноги, притянулся к уху, шепчет:

– Веришь, я и не видел, чего они там навыдумывали, первый раз за десять лет допустил такое кощунство! – он остался рядом, облокотился о колонну беломаечными плечищами мне в нос, от этой близости я испытала странную неловкость, а в детстве могла хоть на шею к нему залезть…

Команда «Первого» наконец вышла на подмостки и преподнесла публике классический «студенческий капустник», он был очень даже неплох, с прибаутками и песнями про пионерлагерные дела. Всем понравилось! Понравилось ли мне? Не скажу, я совсем не в этой «теме», я так долго готовилась и не предполагала, что случится такой конфликт, уничтоживший сам шанс увидеть мою идею олицетворенной. Мне больно, у меня случился «выкидыш», столь ожидаемая жизнь так и не увидела свет… я просто не знаю, хорошо ли то, что получилось у Алены или нет! Я не знаю… Пусть даже не с моей подачи, но я была уверенна, что все, что придумаю, будет осуществлено, и я своими глазами увижу, как это все работает, как это все живет и дышит – это для меня важнее, чем признание, жизнь важнее мечты, а так я ее угробила, эту жизнь… Все, что я придумала и создала, никогда теперь не случится.

В программе значился еще «последний номер» и, как правило, это выступление «малышового» отряда, они такие маленькие, забавные, их проигнорировать никак нельзя, им нужно дать дорогу, поэтому именно «двенадцатиотрядников» все поздравляют в этот день как первоклассников в школе. Это их День! Выступление малышей не было для меня сюрпризом, я же их готовила, только на «генеральные прогоны» в «актовом» мы с Наташкой не пошли, чтобы ни с кем из наших вообще не пересекаться! В финале Соня Морозова, девчушка, с которой мы задружились еще в автобусе при заезде в лагерь, спела песню, доставшуюся мне от мамы, где-то мама ее откопала, и за столько лет песня так и не попала в «дело», а тут такой удачный случай. Песня называется «Японский журавлик». Соня владела уже поставленным голосом, видимо, занималась лет с трех, это песня-история про детей Хиросимы и Нагасаки, японских городов, пострадавших от «ядерной бомбы». По замыслу Соня выпустила в зал огромного бумажного журавля, и завершили куплет малыши уже хором, всем отрядом, отпуская в зал ворох оригами. Мы крутили их вместе с ребятами из «спортивного» все три дня накануне как ненормальные. Не знаю, в чем тут было дело, скорее всего в сильном голосе и одухотворенности темы, может, еще и в том, что это мамино наследство, наконец-то мною реализованное, но меня прошибло от макушки до пола волной сочувствия к пострадавшим детям в далекой стране… Именно так – вдруг забылось обо всем своем! Мелодия стихла, потом зал грохнул аплодисментами, свет включился, и стало видно, как у большинства гостей вышибло слезу… слеза по невинным, по тем далеким-близким японским детям, по моей маме… Представление на этом не закончилось, дети «двенадцатого» вышли на аплодисменты кланяться, а Соня выдала в микрофон: