Теперь–то я знаю, что расставание с девственностью может пройти в процессе долгого дурманящего удовольствия и в угаре крышесносных поцелуев.

— Эй, ты где витаешь? — он укоризненно качает головой. Отодвигается и грозно командует. — Смотри, мечтательница, только на меня. Вот он я, твой принц. Запомни и не перепутай.

— А где конь? — нагло интересуюсь я.

— Уже гарцует! Готовься, сейчас его увидишь!

Отходит на шаг и, напевая без слов, начинает медленно разворачиваться спиной, продолжая играть с поясом плавок. Вот они спускаются вниз, открывая накачанные крепкие ягодицы с двумя крошечными ямочками на самом верху.

— Это не конь, — пытаюсь продолжать игру, но в голосе — подсевшие нотки.

Хорош.

— Жеребец уже на подходе, — Марк оборачивается через плечо и белозубо скалится. — Надо его срочно позвать. Как Деда Мороза, чтобы пришел праздник. Ну–ка, быстро погладь меня, пусть поторопиться.

Я протягиваю руку и касаюсь мускулистых ягодиц, глажу. Это медитативное занятие, но он долго не выдерживает и разворачивается, так и не спустив плавки впереди.

Парео легкое, из полупрозрачной ткани, с широкими прорезями по бокам. Марк запускает в проемы руки, развязывая тесемки купального верха. Стаскивает его, сбрасывая по пол беседки, и сжимает грудь, с удовольствием наблюдая за своими руками, действующими под кисеей.

Мне должно быть некомфортно, но я привыкла, что руки у него удивительно чуткие и никогда не приносят болезненных ощущений. Все на грани, но ничего слишком.

Я сижу, а он меня щупает, словно мы подростки, сбежавшие с уроков и впервые занимающиеся стыдным непотребством. Его руки то накрывают округлости груди, вжимая в середину ладони начинающий твердеть сосок. То прихватывают только вершинки, пощипывая и потягивая их.

Как–то само собой я оказываюсь уже лежащей. На скамейке, головой на свернутых полотенцах. А Марк стоит над моим телом, массирует, гладит, колдует, все сильнее его распаляя. Одна его рука уже в моих трусиках, сжимает складочки, втискивая между ними средний палец. А вторая, наконец, оставляет отдохнуть разгоряченную грудь и настойчиво поворачивает на бок мою голову.

Я знаю, чего хочет стоящий надо мной Марк, но что–то внутри меня еще не готово к таким подвигам.

Поэтому я с неуверенностью смотрю на плавки, натянутые высокой треугольной палаткой прямо перед моим носом. Если откажусь, он же не обидится?

Вчера из кухни я вернулась несколько не в себе. Меня потрясывало от страха перед разоблачением. Заигрывания, ласки Марка скорее напрягали, чем радовали, и в итоге он не стал настаивать, списывая мою тревожность на знакомство с родней. Просто обнял и позволил забыться во сне. Утром нас вытащили на непривычно ранний завтрак, и опять ничего не было.

Похоже, прямо сейчас у измученного ожиданием Марка летели тормоза.

— Раздумываешь? — он наклоняется близко, касаясь лоб о лоб. — Если никак, сделаем по–другому. Просто знай, котенок, я схожу от тебя с ума, все сильнее и безнадежней.

Он сбрасывает на пол плавки. И нависает сверху, опираясь на локти. Я не успеваю ответить, как спортивное мужское тело вклинивается между бедер. Марк устал спрашивать, ждать, беспокоиться. Широкая грудь ходит ходуном.

— Марк, — шепчу я. — Ты о чем? Что–то случилось?

Короткая, напряженная тишина. Он пытается увидеть, рассмотреть, прямым настойчивым взглядом. Слишком серьезный для привычного моего Марка. Пара секунд…

И вдруг снова беззаботно улыбается.

— Все хорошо, котенок. Просто отлично.

— Ты уверен? Может быть уйдем отсюда и дойдем до комнаты?

Вместо ответа мои купальные трусики отодвигают, и я чувствую медленное, нарастающее давление на уже повлажневшее лоно.