– Вы могли застрелить свою секретаршу по пути в больницу. Убить и ехать дальше...

– Но я ее не убивал!

– А вот в этом разберется следствие! – отрезал полковник. – Прошу следовать за мной, гражданин Брат. Я очень надеюсь на ваше благоразумие. В противном случае это будет косвенным подтверждением вашей вины...

Да, полковник прав. Никите достаточно слово сказать, и бойцы его службы безопасности смешают ментов с дерьмом. Но вряд ли Никита этим чего-нибудь добьется. Только усугубит свое положение. Лучше в изоляторе пару-тройку дней провести. А за это время его адвокаты сделают все возможное, чтобы доказать его невиновность.

Никиту доставили на Петровку, 38. «Откатали» отпечатки пальцев, изъяли документы, деньги, запрещенные вещи. И поместили в камеру изолятора временного содержания. Хорошая камера, отдельная. Чисто здесь, свежей краской пахнет. Койка, матрац, белье, стол, стул, «толкан» – все как положено. Ничего страшного, если он побудет здесь денек-другой.

Сапунов уже действует. Армию адвокатов собирает, влиятельных покровителей в известность ставит. Не сегодня-завтра кампания по освобождению Никиты развернется полным фронтом. И его освободят. Обязательно освободят. Он должен в это верить...

Никита оставался в полном одиночестве до самой ночи. Никто его не тревожил. Адвокатов не наблюдалось – или их не пускали, или они сами к нему не рвались. И к следователю его не вызывали. Ни для дачи показаний, ни для предъявления обвинения.

Уверенный, что с ним все будет хорошо, Никита разделся, залез под одеяло. И постарался уснуть.

Сегодня трогать его не будут – это точно. Ночь на дворе. А по ночам – согласно Уголовно-процессуальному кодексу – допросы запрещены...

Но Никита ошибся. Он уже засыпал, когда со скрипом отворилась дверь в камеру. Послышался густой бас постового:

– На выход...

Никита легко соскочил со шконки, начал быстро одеваться. Он решил, что его собираются выпустить на волю. Сапунов и адвокаты сделали свое дело. Сейчас ему принесут извинения и выведут из изолятора. А на улице уже машина стоит, чтобы увезти его домой.

Никита оделся, стал собирать свои вещи.

– Эй, не торопись, – небрежно одернул его коридорный. – Ты еще сюда вернешься...

Никита оторопело посмотрел на него.

– А разве меня не выпускают?

– Еще чего... На допрос...

– Какой допрос в час ночи? – Никита возмущенно вскинул брови.

– А это не ко мне вопросы... Давай, пошевеливайся!

Лязганье замков, запоров, мрачные коридоры, скрип дверей-решеток, конвоиры. На конечном этапе пути – мрачный, плохо освещенный кабинет. И два крепких мужика в джинсах и потертых кожанках. Хмурые озабоченные лица, злобные, уставшие взгляды. Один среднего роста, коренастый, с квадратным лицом и массивной нижней челюстью. Второй высокий, жилистый, хищный колючий взгляд глубоко посаженных глаз. Непонятно, кто эти люди – или следователи, или опера. Но в любом случае – менты. Тут и гадать нечего.

– Захады, дарагой! – непонятно почему с кавказским акцентом сказал первый.

Второй бесцеремонно подошел к Никите, грубо схватил его за шиворот и подтащил к табурету, намертво вкрученному в пол. Рядом батарея центрального отопления. Щелкнули наручники – одной рукой Никиту приковали к трубе.

– Это беспредел, – исподлобья посмотрел на ментов Никита.

– А мы менты-беспредельщики, – хохотнул один из них. – Не слышал о таких?..

– Вы за это ответите...

– Заткни пасть, мурло!.. Или тебе заткнуть?

– Вы, наверное, не знаете, с кем имеете дело?

– Как это не знаем? – вроде бы искренне возмутился коренастый. – Знаем. Убийца ты. Самый натуральный убийца...

– Это еще надо доказать.