Но вместо того, чтобы ощущать ее рядом, узнавать сильнее и заботиться, зверь был вынужден приучать ее к себе. Снова.

Уже в других обстоятельствах. И теперь он не знал было ли проще на условной свободе, или в клетке, куда ее бросили к ему подобным, как очередной эксперимент, чтобы в сотый раз выяснить как будут реагировать гибриды.

Такие, как он.

Бракованные.

Зверь пробирался на свое место в лесу, уже не пытаясь отогнать воспоминаний.

Здесь его никто не сможет найти.

Уж пытались. Но ни у кого не получилось.

Несколько человек были мертвы, а их трупы отданы на растерзание хищникам.

Он бы убил всех, кто ходил за ним по лесу в безуспешных попытках найти и задать какие-то вопросы, но слишком отчетливо понимал, что уже не Вторая Мировая война, когда люди гибли сотнями и тысячами пропадали.

Рано или поздно обратят внимание на то, что люди стали бесследно исчезать именно в этой местности, и сложно будет все списать на хищников.

А потому нужно было менять тактику и просто прятаться.

Зверь умел это делать в совершенстве.

Вот и сейчас он незаметно растворился в кромке леса, стремительно углубляясь в него по тем маршрутам, которые он продолжил заранее, зная, что никого не встретит на своем пути, и никто не потревожит его одиночества.

Он провел в клетке всю осознанную жизнь и часто мечтал о том дне, когда вырвется на свободу.

Зверь думал, что опьянеет от этой свободы и своей радости.

А оказалось, что он настолько привык быть взаперти, что даже сейчас предпочитал спать не под открытым небом, а в расщелине, где нашел углубление для себя.

Он помнил, что снег должен быть холодным, но холода уже очень давно не чувствовал.

Он знал, что огонь от костра должен согревать, но в тепле уже не нуждался.

Зверь был универсальным солдатом, которого выводили, как особенную породу, о которой было неизвестно ничего и никому.

Только те люди в лаборатории знали о них.

Сначала ему подобных было около пятидесяти.

Каждый подписал бумаги и был проверен на то, что его никто не будет искать.

После первых лабораторных манипуляций погибла почти половина.

Никто не жалел биоматериал.

Трупы просто сожгли и вычеркнули выбывшие цифры, присвоенные каждому.

Затем их было около двадцати, и каждого держали в отдельной камере.

Зверь смутно помнил, как менялось его восприятие мира от одной лабораторной манипуляции к другой.

Сейчас ему казалось, что он всегда слышал голоса на километры вокруг и мог видеть в темноте.

Что он всегда ощущал эмоции людей вокруг и поэтому ему не нужны были слова вовсе.

Достаточно было молчать и обонять.

На этом этапе их осталось двенадцать.

Самые сильные.

Самые выносливые физически.

А потом их посадили в одну клетку.

- Кормите их в одно время раз в несколько дней. Бросайте тушу в клетку. Пусть победит сильнейший. Самые слабые отсеются сами и погибнут от голода.

Зверь слышал эти слова, хотя люди говорили на несколько этажей наверху и понимал, что их судьба предрешена.

Что-то пошло не так, и сейчас они стали не нужны.

Люди словно развлекались, наслаждаясь тем, что яды и наркотики, которые распылялись ежечасно, оставляли ему подобных слишком слабыми, чтобы сломать удерживающие путы, а затем разнести стены.

В этой чертовой клетке они привели еще много месяцев, сражаясь между собой за еду и оголяя свои инстинкты так, что умирало все человеческое, что еще теплилось где-то внутри.

Они уже давно не говорили между собой.

Только рычали и по-звериному ощущали эмоции друг друга – тех, кто сдавался, уставал от борьбы или хотел умереть.

Зверь и сейчас не стремился говорить.

Понимал, что это необходимо делать, но желания не испытывал.