— Что за глупости?

Глупость с моей стороны терпеть всё это!

— Я хочу уйти.

— Сейчас? Мы только пришли.

Повисает тяжёлое молчание, в котором я не нахожу, что ответить, и потому коротко произношу:

— Да.

Марк медленно опускает стакан минеральной воды, который уже успел поднести ко рту, коротко прищуривается и спрашивает:

— Ты серьёзно? — тёмные брови сходятся на переносице, губы плотно сжимаются в тонкую побледневшую линию. — Ты отвлекла меня от работы, сказала, что разговор важный, и сейчас, когда я отложил дела и пошёл с тобой обедать, ты вдруг предлагаешь уйти. Что происходит?

Я пожимаю плечами и опускаю взгляд на свой бокал. Я понимаю, что должна что-то сказать, но не нахожу нужных слов.

— Злата, посмотри на меня.

Я подчиняюсь, и с минуту мы смотрим друг на друга, разделённые столом, двумя бокалами и гнетущим молчанием.

— Что происходит? Я тебя не понимаю.

— Вот и я об этом, — отвечаю, делая большой глоток вина, обволакивающий рот горечью. — Все твои мысли заняты работой, контрактами, Анной…

— При чём тут Анна? — насторожено хмурится Орлов, и я чувствую, что опять начинаю закипать.

— При том! — получается чересчур истерично. Я сама не понимаю, с чего так завелась. Она всего лишь его сестра, и они работают вместе.

— Нам действительно лучше уйти, — поднимаясь с кресла, говорит Орлов.

Мы выходим из зала, он помогает мне надеть пальто, молча провожает до машины.

— Я приеду в восемь и поговорим.

— Можешь не торопиться, — отвечаю, усаживаясь на заднее сидение.

— Какого хрена, Злата? — не выдерживает Орлов. — Какая муха тебя укусила? ПМС? Или что?

— Иди ты! — захлопнув дверцу, велю водителю ехать.

Домой я возвращаюсь в девять вечера.

Орлов даже не соизволяет поднять на меня глаза, когда я появляюсь в гостиной. Словно меня и вовсе нет. Словно никого нет, кроме него и его ноутбука.

От него веет холодом. Жутким, пробирающим до самых костей арктическим холодом и равнодушием. Он не заговаривает со мной. Лишь, когда заканчивает что-то печатать, красноречиво приподнимает бровь, очевидно, ожидая объяснений за устроенную в ресторане сцену.

— Итак? Я слушаю вразумительную версию, объясняющую твоё поведение сегодня.

— Пошёл ты! Вот тебе версия.

Вижу, как меняется его лицо, когда с него исчезает прежнее безучастное выражение. Как напрягается тело, а на виске нервно пульсирует голубоватая жилка.

Он поднимается, неспешно делая шаг в мою сторону, а за ним ещё и ещё, вынуждая меня боязливо отступать, пока я не упираюсь спиной в стену и теперь испуганно смотрю на возвышающегося надо мной мужчину.

В тёмном взгляде полыхают раздражение и злость. В последний раз он так смотрел на меня в коттедже, когда я так глупо пыталась от него сбежать. Тогда он обещал пристегнуть меня наручниками к кровати.

Орлов смотрит так, что я ощущаю себя совершенно незащищённой. В его взгляде таится что-то опасное и... порочное.

Словно на повторе в моём сознании всплывают картинки вечера, когда мы играли в карты, а потом я, практически обнажённая, оказалась в его объятиях.

Нервно облизываю губы, щёки вспыхивают, и я пытаюсь отогнать от себя воспоминания, возвращаясь в реальность. Я должна на него злиться и злюсь, но к этой злости настойчиво примешивается что-то ещё.

— «Пошёл ты»? — переспрашивает Орлов, нависая надо мной.

Я ощутимо сжимаюсь от тона его голоса, полного невысказанной агрессии.

Воздух вокруг нас набирается тяжести. Становится каким-то наэлектризованным. Я слышу грохот сердца у себя в висках, ощущая, как внутри возникает какое-то жжение, едва не перехватывающее дыхание.

Орлов стоит очень близко. Слишком близко, так, что моя грудь практически касается его, а напротив моего лица оказываются его сжатые в тонкую линию губы, — очень красивые губы, и я знаю, какими требовательными и безупречными они могут быть в поцелуе.