— Ладно, поехали, — соглашается Орлов. — Всё равно на переодевание уже нет времени.

Очень хочется ответить, что даже если бы оно и было, то я всё равно не стала бы ничего менять. Но предусмотрительно прикусываю язычок и молчу.

Церемония шумная и многолюдная, приглашённые — актёры, музыканты, художники, светские львицы, бизнесмены — толкаются на красной дорожке будто в метро в час пик. Кричат и щёлкают вспышками фотографы, хаотично бегают организаторы и официанты с полными подносами бокалов.

Я вновь чувствую себя в центре внимания, притягиваю взгляды нарядом, приветствую знакомых, кокетливо улыбаюсь, вступая в короткие разговоры. А вот Орлову всё происходящее явно не нравится. Он держит меня за руку так крепко, что мне передаётся его напряжение. Он силится сохранять на лице ровную улыбку, да и в целом выглядит так, будто с трудом сдерживает остро скребущегося зверя недовольства глубоко внутри.

— Золотинка! — слышу я за спиной знакомый голос и оборачиваюсь. — Привет, красотка! — Миша Славин — мой некогда одноклассник, а ныне, благодаря деньгам своего отца — популярный певец, подскакивает ко мне и заключает в объятия.

Нас тут же обступают папарацци, и Миша, оттеснив Марка, разворачивает нас к камерам. Его рука пробирается в глубокий кружевной вырез платья на моей спине, прижимая к себе ещё ближе.

Продолжая улыбаться в объективы, краем глаза замечаю, как Орлов, с силой ухватив локоть Славина, резко оттягивает его руку от моей спины. Миша отвечает на это недоумённым вопросительным взглядом. Игнорируя Славина, Орлов хватает меня за руку и ведёт к дверям в зал.

— Ты что делаешь? — спрашиваю его строгим шёпотом.

— А что делаешь ты? — с нескрываемым недовольством в голосе парирует Орлов. — Какого х… этот щенок тебя лапает?

От его резкости и строгого выговора я изумлённо распахиваю глаза.

— Орлов, ты нормальный?! Миша мой старый друг. Мы с ним в школе за одной партой сидели.

— И это даёт ему право тебя лапать? — в тёмных глазах штормит, в уголках глаз веером западают морщинки, превращая взгляд в пристальный холодный прищур.

— Мы просто поздоровались. Это тусовка, здесь принято так общаться.

— Значит, на подобные тусовки мы больше не ходим.

— Это ещё почему?

Орлов наклоняется к моему уху и напоминает:

— Потому что мне надоело оттаскивать от тебя мужиков. Мы договаривались не ставить друг друга в неловкое положение.

— Именно этим ты и занимаешься! Завтра везде напишут, что ты устроил публичную сцену ревности. Это в лучшем случае. Так что готовься.

— Я не читаю жёлтую прессу.

— А люди читают.

— Плевать, — огрызается он.

— Орлов, на нас люди смотрят, — я обвиваю его шею руками, прочёсываю пальцами волосы на затылке. — Поэтому хватит строить из себя обиженного мужа, улыбайся и изображай неземную любовь.

— Ненавижу всё это, — с улыбкой цедит он, смыкая руки на моей талии.

— Тебя никто и не просит любить всё это. Просто веди себя прилично.

— Это не я… — снова начинает возмущаться он, но я его прерываю.

— Орлов, не заводись. Хочешь поскандалить, потерпи до дома.

Марк вдруг наклоняется ко мне, убирает пряди волос за плечо и целуют куда-то за ухо.

— Люди смотрят, — поясняет он шёпотом, посылая мурашки по телу.

«Людьми» оказывается Жданов. Повернув голову, сразу вижу его.

Высокий, темноволосый, в идеально сидящем по фигуре угольно-чёрном костюме, белоснежной сорочке и сизом шёлковом галстуке, с невероятно обаятельной улыбкой, от которой я когда-то была без ума.

Сейчас остались только обида и разочарование, поэтому показать, что у меня всё хорошо, я не против. Подыгрывая Марку, провожу рукой по его щеке, маняще улыбаюсь. Хлопнув длинными ресницами, приоткрываю губы в ожидании поцелуя… которого не случается.