И вот ночами застрочили по всему советскому пространству пишущие машинки, страница за страницей перепечатывались с этих томиков дневники вдовы Мандельштама, записки Анатолия Марченко, просочившиеся на волю сквозь тюремные стены, – там, в заключении, их автор и закончил свою земную жизнь. А книга его осталась.

С той же целью изводились тысячи и тысячи листов фотобумаги в домашних лабораториях. И не только в домашних – я уже вспоминал в связи с моим старинным приятелем журналистом Жаворонковым лабораторию в Институте мединформации. Генка, тогда в числе еще нескольких беззаветно доверявших друг другу приятелей, доставал и доставлял сюда “исходный материал” для последующего копирования. Нам с ним тогда обошлось, а кому-то – нет…

Но и за рубежами первые же выпущенные “Ардисом” книги известили о “неофициальной” русской литературе – существует, оказалось, кроме экспортируемых томиков Шолохова, Фадеева. Правда, и Достоевского, и Чехова – валюта же! А эта – она не вдруг, но вошла всё же в университетские программы на кафедрах славистики.

Авторитет Карла Проффера (кстати, “полным профессором славистики” стал он в 29 лет) признавался теперь безоговорочно. Университетские друзья мне рассказывали: теперь ежегодный каталог “Ардиса” – основа пополнения русских разделов их библиотек, в чем вскоре я и сам убедился.

Кажется, с 1969-го исчисляют начало “Ардиса”. Мне до отъезда из Москвы тогда оставалась еще полная семилетка. Сегодня я вряд ли вспомню, что нам там досталось хоть бы и просто подержать в руках из обнаруженного после в каталогах Карла. В Риме существовала, наверное, и сейчас существует, Толстовская библиотека, говорили – с самым полным за рубежом собранием русских книг. Она, правда, после обязательных, на последние лиры (а других у нас, естественно, и не бывало) экскурсий по стране, оставалась предметом нашего паломничества в те дни, что мы ждали виз – кто американских, кто канадских. Хотя, какой – дни! – месяцы…

А теперь – что-то сразу обнаружилось на полках крохотного, в одну комнату лосанджелесского магазинчика. Назывался он почему-то “Терек” – наверное, оттого, что хозяином его я застал пожилого армянина по имени Артем, перекупившего недавно магазин у грузина. Грузин? Здесь, пожалуй, уместно вспомнить, что существовала в те годы небольшая калифорнийская колония кавказцев – оказавшихся после революции в Харбине, в Шанхае, еще где-то.

Недавно, разбирая архив, обнаружил я чудом сохранившийся розовый листок, корешок чека – первой американской зарплаты сына, полученной им в качестве “баз-боя” (убиральщика посуды, что ли) в ресторане “Кавказ”, владельцем которого был тоже армянин, в прошлом – хозяин ресторана с тем же названием в Харбине. Ерванд Маркарян рассказывал, что выступал там и Вертинский до своего возвращения в Союз.

“Терек” книжным был лишь отчасти: немалая часть его помещения, отнятая от репринтов раритетного “Стрельца”, изданного в 1915-м году, была занята морозильниками и прилавками, содержавшими пельмени, русские колбасы, доставленные сюда из Сан-Франциско – там их готовили умельцы из самой многочисленной в те годы колонии русских эмигрантов. О них будет у меня еще случай вспомнить чуть позже.

И всё же на полках у Артема, среди совписовских изданий разных лет, оказались представлены и изданные “Ардисом” Блок, Бурлюк, Крученых, Кузмин, Хлебников, Ремизов, ранний Маяковский. При мне уже там появились повести Войновича, “Метрополь”. Правда, при мне же, то есть к середине 70-х, возникли и другие места, где можно было купить русскую книгу. Созданию одного из них поспособствовал и я, обнаружив в “Городе ангелов” небольшую тогда колонию говорящих по-русски жителей, мне показалось, что, может, как раз этим, то есть – торговлей книгами и стоило бы здесь поначалу заняться. “Поначалу” – это когда, при в общем благополучном течении службы в местном рекламном издательстве (там я преимущественно отсиживал свои часы ночью, иногда вечерами) оставалось еще дневное время.