Но это была явная по своей искусственности натяжка. Другие канонисты (Иоанн Зонара и Феодор Вальсамон) опровергли такой комментарий, ссылаясь на 131ю новеллу императора св. Юстиниана I Великого, в которой говорится: «Постановляем, согласно с определениями Святых Соборов, чтобы святейший папа древнего Рима был первым из всех архиереев, а блаженнейший епископ Константинополя, нового Рима, занимал второй чин после апостольского престола древнего Рима и имел преимущество чести пред всеми прочими»439.

Впрочем, опровергая комментарии Аристина, тот же Вальсамон в другом месте рассуждал еще категоричнее своего коллеги. Он не просто уравнял права епископов двух первейших кафедр, а обосновал, почему Рим утратил эти широчайшие полномочия. Поскольку, писал он, папа впал в схизму и им «уже овладел демон гордыни и ограничил его одним Западом» (!)440, то его права переходят к тому, кто Вселенскими Соборами был признан вторым по чести после Римского епископа, т.е. к Константинопольскому патриарху.

Впрочем, и в «мягкой» редакции толкования 28го канона права патриарха ничуть не пострадали. Любопытен в этом отношении комментарий Феодора Вальсамона на 12е правило Антиохийского поместного собора, безусловно основанный на римских подделках, принятых им в качестве истинных документов. В частности, Вальсамон пишет буквально следующее: «Поскольку грамота св. Константина, данная св. Сильвестру, определяет, что папа имеет все императорские права, а Второй и Четвертый Вселенские Соборы дали патриарху Константинопольскому преимущества папы и определили, что он во всем почтен подобно папе (выделено мной. – А.В.), то приговор его по необходимости не должен подлежать апелляции, как и императорский приговор не обсуждается вновь. Поэтому, как кажется, синодские указы выпускаются с теми же преимуществами, как и императорские указы… И не должно быть дозволено, чтобы патриаршее судебное рассмотрение было переносимо к императору»441.

Несложно заметить, что во всем комментарии главное – уравнять права патриарха и императора, естественно, за счет императора, для чего и востребуется «Константинов дар» вместе с 28м каноном442.

Это далеко не единственный случай ностальгического воспоминания Вальсамона о всемогущем папе Древнего Рима с его многочисленными прерогативами. Нет, конечно, Вальсамон даже и не думает о том, чтобы восстановить его права на территории Восточной Церкви. Но он без всяких сомнений вспоминает о папских преимуществах и высших экстерриториальных судебных полномочиях, когда возникает необходимость канонически подкрепить статус Константинопольского архипастыря.

Комментируя упомянутый выше 3й канон Сардикийского собора 343 г. о том, что смещенный с кафедры епископ вправе апеллировать к Римскому папе, Вальсамон пишет: «То, что во власти папы состоит – быть ли новому рассмотрению отзыва или не быть – составляет особенность церковных дел… Определенное относительно папы должно относиться и к Константинопольскому патриарху, потому что в различных правилах и ему предоставлена во всем такая же честь, как и папе»443.

Конечно, такой комментарий вызывает множество вопросов и сомнений. Если Вальсамон здесь имел в виду 28й канон Халкидона, то к чему ссылка на «различные правила», тем более что 28й канон затрагивает конкретно вопрос о судебной компетенции Рима и Константинополя? Если же наш комментатор основывался на иных актах, то, безусловно, они должны были быть приведены в тексте. Но вместо традиционного для своего стиля обоснования вывода ссылками на множество эдиктов, новелл, канонов и судебных решений, Вальсамон в данном случае ограничивается только неконкретным обобщением, что не может не удивлять.