Газировка оказалась теплой и оттого не такой вкусной, как мечталось. Но от ощущения жидкости во рту и быстрых глотков все равно было приятно. Солнце сжалилось и зарылось в облака. Женщина, та, что молодая и нарядная, убрала с глаз солнечные очки и посадила их выше, как ободок или ушки. И Женек понял вдруг, что улыбаться можно и глазами. Он не сумел бы объяснить – как, но по-другому это назвать не мог. Женщина ему нравилась. Она была красивая и… Некоторое время подбирал верное слово. И… счастливая.

Автобус совсем не спешил. Трасса не смолкала ни на минуту. Ворчала, вздыхала, шипела. Но нужных слов – ругани тормозящего автобуса – до сих пор не произнесла.

Женька катал камешек по неровному асфальту. Он побаивался смотреть на Олю – от волнения и тревоги. Летом трястись от волнения не привык, потому что каникулы же, а не школа с ее контрольными и драчунами-старшаками. Однако веселье пропало, он злился на автобус.

Где тот пропадает? Вдруг его вообще не существует! Они сбежали сюда из Комсомольска из-за него. Не автобуса, а Женька. И он не сможет теперь, если ничего не выйдет, беззаботно повторить заученное: «Я ничего не знал, это не моя затея». Кажется, он начинал понимать Олю.

Еще и Катька подошла и шепнула:

– Зачем только так бежали, – затем округлила глаза и чуть громче: – А если придется тащиться обратно?

– Переночуем в подъезде, если что, – ляпнул Женек, думая успокоить.

– Была бы у нас машина, – заворчала Катя. – Сам представь. Сидишь свободно, никто не толкает, все свои. Поехали, приехали. Без постоянных пересадок.

– А прикинь, до деревни бы ходили троллейбусы.

– Фу, там сиденья неудобные, и останавливается на каждой остановке, – не вдохновилась идеей сестра.

– Зато я бесплатно бы ездил. Экономия, – засмеялся Женька. В его неполные тринадцать родители умудрялись провозить его в городе бесплатно как семилетнего. А все из-за его ста двадцати сантиметров роста.

Катька обернулась, потому что Оля метнулась к краю остановки. Приближался и угрожающе разбухал в размерах автобус. У обоих зрение было далеко не единица, в отличие от старшей. Когда оранжевый квадрат превратился в рыжую «буханку» ПАЗа, Оля старательно замахала рукой. Женя подбежал к сумкам, закинул рюкзак на плечи. Катя вернула газировку в сумку. Послышался стон тормозов. Оля махать перестала.

– Готовы? – спросила серьезно и как-то строго. Оглядела погодок и подхватила сумку.

Автобус остановился. К отъехавшей с хлопком дверце первой успела та милая женщина, из багажа у нее была лишь удобная аккуратная сумка на длинном ремешке. Мужик, изучив «лоб» ПАЗа, резко отвернулся и рассерженно швырнул докуренную сигарету.

Оля поднялась на одну ступеньку и спросила:

– Довезете до поворота на Нюргещи?

– Куда? – усмехнулся водитель.

– Нюргещи, деревня такая, – растерялась Оля. – По пути там у вас будет поворот, и мы слезем.

Мужик задумчиво нахмурил брови, но слабая улыбка осталась.

– Да второй поворот. После ельчикского. Не к Шептахам, на Сундырь, – решил объяснить мужичок с сиденья у двери, усатый, пухлый, в слишком маленькой для него кепке, и тут же обратился к Оле: – Довезет, довезет. Залезайте.

Лицо водителя разгладилось, и он закивал:

– А-а, на Сундырь. Ну, можно, да. Хорошо, – принял деньги от женщины, бормоча: – Нюргещи… Так-то знакомое, но…

Оля забралась в салон, Катя с Женей заскочили на ступеньки. Дальше можно было не толкаться, проход между сиденьями оказался занят. Оля кое-как пристроила сумку. Дверца за спинами крякнула и закрылась.

Когда тронулись и разогнались, Оля обернулась и, подбадривая, улыбнулась малышне, теснящейся у двери. Затем, уточнив у водителя, заплатила нужную сумму. Женек стоял спиной к дверце, а в лобовое стекло видел в основном небо. А хотелось дорогу. Было скучно. И ощущалась уже усталость в ногах.