Открываю дверцу и ртом втягиваю в себя прохладный воздух, сразу побольше. Так душно… невыносимо.

— Алена? — слышится обеспокоенный голос босса, и я нервно смеюсь.

Удивительно. В то время, как мой собственный муж и малейшего намека на приступ совести не испытывает, от Владислава Владленовича так и исходят волны сожаления и стремления помочь.

На плечо ложится его ладонь, и я снова сдаюсь. Разворачиваюсь, заглядывая в глаза цвета морской волны. Сейчас они кажутся такими синими-синими, как глубокие воды океана. Нереальные. И в них столько невыразимой нежности плещется, что я окончательно слетаю с катушек. Иначе не скажешь. Иначе не объяснишь, почему я вместо того, чтобы улыбнуться и заверить, что не настолько у меня все плохо, как он себе вообразил, подаюсь вперед и целую его в губы.

Да, целую.

Мягкие, сочные, не такие пухлые, как у Бори, но не менее податливые. И вкусные. Привкус сладкого пирожного еще не пропал с них. И я спешу слизать его, с удовольствием отмечая, что мужчина отвечает на мои действия. И я пью его дыхание снова и снова, заменяя им свое. Избавляясь от осколков боли. Пусть выйдут из меня, а их место займет чужое тепло жизни. Хотя бы на миг еще почувствовать себя цельной и нужной. Всего один единственный миг, за которым нет ничего, кроме того, кто уже не просто целует, а жадно отбирает мой кислород, делясь своим, как я того хочу.

— Влад… — срывается с губ, вместе с оторванными пуговицами на его рубашке, когда я, в стремлении усилить впечатления, неаккуратно дергаю ткань.

И…

Все тут же заканчивается.

Невольный стон разочарования слетает с губ раньше, чем я успеваю его остановить. А следом догоняет приступ стыда.

— Я… Простите, Владислав Владленович. Я не знаю, что на меня нашло. Я…

Слова совсем не подбираются, и я не нахожу ничего лучше, чем просто уткнуться лбом в мужскую грудь. Пальцы при этом до судорог продолжают сжимать его рубашку. Как сводит их. А босс… он на мои слова и действия только обнимает крепче.

— Желание стереть плохое хорошим, отомстить и убедить себя в том, что вы еще желанны. Вполне логично.

И еще более стыдно, чем раньше.

— А вы со всеми такой заботливый?

— Дама в беде — мой тайный фетиш, — хмыкает он.

И я вновь улыбаюсь по его вине.

— Вы совсем не такой, каким представлялись раньше, — признаюсь негромко, продолжая прижиматься к мужчине.

— А каким я вам казался раньше? — интересуется он так же тихо.

— Нелюдимый, отстраненный, злобный социопат, — отшучиваюсь, впрочем не особо лживо.

Босс ведь и впрямь раньше вел себя именно так. Ну, разве что с последним определением я несколько преувеличила. Для полноты образа, так сказать.

— Прям уж и злобный? — усмехается Владислав Владленович, ведя ладонью по моим волосам.

— Очень злобный, — подтверждаю с энтузиазмом. — Весь офис на цыпочках ходить начинает, когда вы приходите. И вообще стараются не отсвечивать.

— Что ж, может быть, — не спорит мой начальник и успокоитель в одном лице. — Но так даже лучше. Работу тщательней будут выполнять.

— Тиран и деспот, — фыркаю я и все-таки отстраняюсь.

Не потому что хочется, а просто слишком остро начинает ощущаться неправильность происходящего. И не только в моем поведении, но и в его. В нашем общении, похожем на дружеское. Будто мы не просто давно знакомы, а близки. Что совсем не так. И мне не стоит этого забывать, как бы ни хотелось.

Владислав Владленович прав. Это просто эмоции обиды и злости. Они мной управляют сейчас. Мной. Но не им. Тем, кто ответил на мой поцелуй. Из жалости. Хотя я и есть жалкая. Муж столько времени водил меня за нос, а я позволяла. И узнав, просто ушла. Ничего не сделала. Безропотно приняла удар. Но ведь и правда противно. Даже смотреть на него. Не говоря о чем-то большем. Лучше вовсе больше никогда не встречаться. Одной даже проще теперь будет. Не нужно волноваться о том, как бы успеть вовремя домой прийти и приготовить ужин. Или о том, сколько белья скопилось в стиральной машине, и нужно не забыть ее сегодня запустить. Да много о чем теперь думать не придется. И это неожиданно так… здорово! Словно с моих плеч тяжелый груз сняли. А может все дело в истерике, из-за которой я снова смеюсь и плачу, пока Владислав Владленович стойко пережидает ее действие.