Август подходил к концу. В обед солнце жарило по-летнему, но вечерами из глубин леса сочилась студёная прохлада, туманом окутывала ноги и заставляла искать тепло у живого огня. Новым популярным развлечением стали посиделки у костра. Днём тоже разводили огонь. Крис вместе с Витьком плавил соты из аккумулятора и заливал в углубления во влажном песке. Сначала хотел сделать нож, но быстро понял, что с украденным у бабушки кроличьим ножом самодельный не сравнится. Тогда он стал делать разные по размеру детали, которые можно было использовать для лепки кошмариков.

Набрав целую горсть мелких свинцовых капелек, он принёс их Славке. Она бурно обрадовалась, поспешно сгребла их грязной ладошкой и, оставив на подоконнике, потащила Криса в поле. До обеда они собирали ромашки и складывали в холщовые мешочки. Почти каждое утро они охотились на лечебные растения, Славка часто рассказывала, как нужно их сушить и от чего они исцеляют, но Крис в суть не вникал, больше слушал сам голос, а не то, что она говорила.

Вместе они выкапывали корни девясила, натянув резиновые перчатки, резали чистотел и собирали листья подорожника ровно через день после дождя, обдирали длинные плоские стручки гледичии[1], а из её колючек делали иголки и, вдев в отверстия кукурузные рыльца, шили из листьев лопуха панамы.

Крис выдрал ромашку с корнем и поторопился прикопать, чтобы Славка не увидела. А потом неожиданно для самого себя оборвал листочки, произнося присказку: «Любит, не любит, к сердцу прижмёт, к чёрту пошлёт».

Славка села рядом, проводила последние облетевшие листочки.

— Любит?

— К чёрту пошлёт.

— У меня тоже часто такое выпадает. — Она вскочила, раскручивая лёгкий подол вокруг ног. — Пойдём подсолнухов надерём?

— Чур я хочу с белыми семками.

Вместе они ободрали две огромные шляпки, правда, не с белыми семечками, а с полосатыми, крупными, как собачьи когти. Разложив ромашку на веранде, обошли сарай и уселись на сваленных, пока ещё не порубленных на чурки дровах.

У всех в деревне было своё подворье, большинство держало кур, некоторые уток, кроликов и даже нутрий, у семьи Джека вообще вокруг дома образовалась настоящая ферма. Крис так и не рискнул посмотреть забой, хватило рассказов Витька и самого Джека. Он хвастался, что пил тёплую кровь только вскрытой свиньи и грыз почерневшие смолёные уши, рассказывал про кур, бегающих по двору с перебитыми шеями, но больше всего любил истории про забой коров, видимо, за масштабность кровопролития.

А у Зофьи был только индюк. Он появлялся всегда неожиданно, но больше не нападал, словно Славка ему объяснила, что это «свои». И всё равно Крис посматривал на него с опаской и брезгливостью. У ведьминого дома не было ни «хозяйства», ни привычных грядок с культурными растениями, зато росло много деревьев, цветов и пышно лохматящихся сорняков, оказавшихся лечебными травами. Территорию вокруг хатки даже двором нельзя было назвать, и Крис как-то сразу окрестил это место садом.

Славка отложила шляпку подсолнуха и вынула из пенька топор. Покрутив его, примерилась к мишени, начерченной прямо на стене, и ловко метнула. Топорик перевернулся в воздухе и вонзился в стену над размазанным помидором. Крис чуть приподнялся и вынул из кармана нож, протянул Славке.

— В сливу попадёшь?

Вчера они метали в стену помидоры, сливы и тухлые яйца, оставшиеся разновеликие лепёшки обозначили как самые важные места на мишени, приносящие по сто очков. Крис тоже учился метать, с украденным кроличьим ножом вообще не расставался. Будто отсутствие ножа могло как-то остановить бабу Любу. Она давно купила новый и не забивала кроликов, только потому что они сейчас линяли, и не было заказов на их шкурки. Дома мама категорически запрещала ему прикасаться к острым предметам, иголки, ножи, гвозди — всё было под строгим запретом. В деревне же он носил перочинный нож в кармане, как обычную игрушку. Тут у всех были свои ножики, и это казалось чем-то абсолютно нормальным. Нужно же чем-то строгать палки для «Пекаря» и срезать шляпки подсолнухов?