Сизый голубь с писулькой, привязанной к лапке, взлетел с крыши одного из убогих домишек в нищем квартале Льуежа уже через склянку. И летел тот голубь по направлению к Ачерскому лесу.

Не подозревавшая о том, что чёрные тучи вновь собрались над её головой, Елена возрадовалась известию о скором отъезде из «этой провинциальной дыры Льуежа» и продолжении своего путешествия в столицу герцогства.

В отсутствие слегка навязчивой Лулу, проявлявшей излишнее рвение и через чур уж любопытствующей, Елена, забравшись с ногами на мягкую кровать и меланхолично жуя пышную булочку, намазанную свежим маслом, предалась размышлениям.

Размышлять оказалось делом полезным и занятным.

Как выяснилось, Елена мало что помнила о себе любимой.

Это было странно.

Девушка понимала, что человек обязан помнить хотя бы что-то о своих детских годах, о каких-то замечательных или, наоборот, мрачных событиях из которых и состояла вся его жизнь.

Понимала, но вспомнить ничего не могла.

Воспоминания начинались чуть ли не с того момента, как вероломная Сельма, заманив Елену в тот самый злополучный сарай, отдала несчастную сироту во власть похотливым дворянам, возжелавшим развлечений и плотских утех.

Кроме этого, как выяснилось, и вспомнить оказалось нечего.

Так не бывает!

Второй странностью являлось то, что, называя себя Еленой, девушка, в тоже время, ощущала себя и Арленой – деревенской полудурочкой, сиротой-приблудышем, которую мало кто любил и принимал всерьёз. Разве что, парни, отдававшие должное её точёной фигурке и смазливому личику и мечтавшие затащить недалёкую сироту на сеновал и попользоваться ее зрелыми прелестями. Как Арлене удалось ускользать от потных лап деревенских сластолюбцев, Елена до сих пор не могла взять в толк – разве что Ама подсобила и уберегла девичью честь от поругания?

Как Арлена, девушка помнила еще и вдову Истану, и старостиных дочек, да и добрая мельничиха оставалась желанным гостем в скудных воспоминаниях сиротки, но.. Мысли о сельской жизни представлялись мутными, словно стёртыми из памяти Елены. Она, как бы, помнила своё невесёлое житьё-бытьё в Больших Гульках и чем больше времени проходило со дня отъезда, тем меньше злые воспоминания тревожили её девичью память.

В-третьих, имелась ещё одна странность, настораживавшая внимательную и любознательную Лулу, да и саму Елену ввергающая в трепетное волнение – непонятные слова и странные идеи, посещавшие и без того увечную голову несчастной сиротки.

Почему увечную? Х-м.. Арлена слыла среди деревенских слегка ненормальной, а уж удар по голове, нанесённый в воспитательных целях высокородным уродом по имени де Броэ, надолго запомнился Елене. И та самая расплата, настигшая его посредством, прилетевшего в ответ, удара босой ноги в пах, была засчитана, как аванс. Основной платёж, как надеялась злопамятная Елена, всё ещё впереди.

Уяснив, что в её многострадальной головушке, будто бы, обосновались две очень странные личности, Елена слегка успокоилась. Она понимала, что этакая аномалия слегка ненормальна, но ведь бедняжка Арлена и без того считалась слегка кукукнутой, чего ж теперь-то панику поднимать?

К тому же, с ней довольно длительное время находился добрый толстяк целитель и он не выявил никаких патологий в её, разве что, слегка нескромном поведении.

Придя к определённым выводам, Елена и успокоилась – как бы то ни было, ничего уже изменить нельзя. Что случилось – то случилось! Поверни время вспять, она поступила бы так же, только врезать постаралась бы не одному уроду де Броэ, но и его распутным дружкам, особливо сыночку крючконосого герцога, невзлюбившего её с первого взгляда.