– Ну, а у нас так дом под Нарвой невелик, в отцовском поместье, – отшутился поручик Юнг.

– Доложили о подвигах твоих солдат, поручик. Опять дело, надо мост через Гжать сжечь.

– Строить сложнее. Надо, так и подожжём.

***

Теперь уж четверо пионеров приступили к выполннию. Унтер-офицер Гавриил Иванов, рядовые Йоган Виллем, Гавриил Кондратьев, Наум Мартынов двинулись к окраине города. Рядом была пристань, какая-никакая. Кондратьев приметил сторожа у сарая.

– Здорово дед! – поздоровался он.

– Привет и тебе, служивый! Опять что ли, уходите?

– Так то стратегия. Отступление называется.

– Так оно конечно. Вам, виднее, сердешным. А чего не воюете, боязно, что ли?

– Так нет. Вот сейчас, и бой примем. Только нам смола нужна. У тебя же имеется?

– Так и есть. Только это добро купца Криворукова.

Слушал это всё унтер-офицер Иванов, и вышел вперёд. И дед, кажется, впечатлился.

– Реквизируем, – изрёк умное слово унтер, – Для армейскиз нужд. Открывай сарай.

Дед прямо обомлел от всего такого, и растворил сам двери сарая. Солдаты быстро выкатили бочку со смолой к мосту. Здесь пришлось поторапливаться. Пока Иванов зажёг мост, остальные из своих карабинов отстреливались от французских конных егерей. Но, кажется всё и обошлось.

***

Миновал отряд все засады, и сам арьергард разгромил два полка французской конницы в гжатских лесах. А тут, 23 августа, уставшие солдаты подходили к почтовой станции Гриднево.

Коновницын расставил свои полки, за рвом и оврагом, мешая маневрировать францущской коннице. Было прохладно, и генерал объезжал полки, набросив на плечи шинель. И, в жти дни невыносимо болела голова, так что под его шляпой, украшенной перьями, виднелся обычный ночной колпак. Солдаты с радостью приветствовпли своего генерала, а его лицо, спокойное и холодное, было невозмутимо.

Тем более, что на той стороне оврага фланиррвал со своей свитой неугомонный красавец и храбрец Великой Армии, сам маршал Мюрат. Он приветствовал русского генерала, что- то крикнул, но, не было слышно.

Вскоре завязалась схватка, французские конные егеря попытались обойти позицию Коновницына справа, но были встречены Изюмскими гусарами, отбросившими их к дороге. Пушечная пальба продолжалась до вечера, а щатем русский арьергард отошёл к Колочскому монастырю.

Но, на следующий день, 24 августа, дело продолжилось. Бой шёл до самого вечера, иусские егеря, засев по берегам Колочи, не давали вздохнуть французам. А славный Изюмский полк изрубил дивизион французских конных егерей. А в ночь, русский арьергарл словно растворился, пропал в лесах, и занял своё место в линии изготовившейся к Бородинскрму сражению русской армии.

Симбирцы, стоявшие у своих бивуаков, вдруг вскочили со своих мест. Солдаты, стоявшие в караулах, вытигявались по стойке «смирно». Полковой командир, быстро подъехал к этому всаднику, которого сопровождали только четверо донских казаков. И то, небольшой гнедой и очень послушный конёк, клеппер, гордо нёс на себе этого невидного на первый взгляд наездника. Кавалергардская шапка, сплюснутая и вся сидевгая на темени, прикрывала его седые волосы, выбивавшиеся из-под головного убора. Генеральский шарф был повешен по-старинному, через плечо, на нестроевом мундирном сюртуке. Из орденов, как самый дорогой и любимый, блестел на шее лишь Святой Георгий. Видно, не слишком любил затягивать генерал себя в строевой наряд.

Этот был человек, среднего роста, коренастым, хотя и полноватым, немного рыхлым. Он недолго поговорил с полковником, взмахом руки отпустил его от себя. Ну, а один из донцов поставил скамеечку на пригорок, а этот генерал присел на неё, и достал подзорную трубу, обозревая окрестности. Правда, правый глаз пожилого генерала, видел плохо, и смотрел в трубу он только левым. Но, как видно, и одним глазом видел поболее других, с обоими очами. И что более важно, всё постигал и понимал своим обширным умом. Молчал долго, да так, как иные и не могут, пустословьем пытаясь прикрыть отсутствие собственного разума.