«Инструкции Горацио Хорнблауэру, эсквайру, капитану и капитан-лейтенанту шлюпа Е.В. „Отчаянный“. Вскрыть по пересечении долготы 6° к западу от Гринвича».

Запечатанные приказы. Служа на флоте, Хорнблауэр постоянно слышал о таких вещах, но сам столкнулся с ними впервые. Их прислали на борт «Отчаянного» в день свадьбы, и он расписался в получении. Сейчас корабль должен будет пройти шестой меридиан. Ла-Манш они пересекли с необычайной легкостью. От курса пришлось уклониться только на одну вахту. То, что Хорнблауэр, дабы восстановить уверенность Карджила в себе, приказал повернуть оверштаг, обернулось невероятной удачей. Ветер зашел к западу лишь чуть-чуть, да и то ненадолго. «Отчаянный» не застрял в заливе Лайм и благополучно прошел на ветре скалы Каскетс – и все благодаря этому счастливому приказу. Хорнблауэр чувствовал, что Проуз искренно зауважал его и как навигатора, и как предсказателя погоды. Оно и к лучшему; Хорнблауэр не собирался объяснять Проузу, что это – простое стечение обстоятельств.

Он поглядел на часы и крикнул стоящему у дверей морскому пехотинцу:

– Позовите мистера Буша.

Раздался крик часового, потом приказ по цепочке передали на шканцы. «Отчаянный» испытывал сильную килевую качку, но почти не кренился с боку на бок – длинные атлантические валы сильно изменили характер его движения, причем, по мнению Хорнблауэра, к лучшему. Он почти совладал с морской болезнью. Буш появился не сразу – очевидно, на шканцах его не было. Очень возможно, он дремал или занимался личными делами. Ничего, он не удивится, что его отвлекли, да и вреда ему от этого не будет – флот есть флот.

Наконец в дверь постучали, и вошел Буш.

– Сэр?

– А, мистер Буш, – сухо сказал Хорнблауэр. Буш – его ближайший друг, но дело официальное, и вести себя надо соответственно. – Можете ли вы мне сказать, каково сейчас положение корабля?

– Точно не могу, – ответил изумленный Буш. – Я полагаю, миль десять к западу от Уэссана, сэр.

– В этот момент, – сказал Хорнблауэр, – мы находимся на долготе 6° и еще несколько секунд. Широта 48°40′, но сейчас, как ни странно, мы можем не обращать внимания на широту. Значение имеет только наша долгота. Не будете ли вы так любезны осмотреть этот пакет?

– А. Ясно, сэр, – сказал Буш, прочитав надпись.

– Вы видите, что печати целы?

– Да, сэр.

– Тогда не будете ли вы так любезны, покинув каюту, проверить нашу долготу, дабы при необходимости засвидетельствовать, что я выполнил приказ.

– Да, сэр, хорошо, – сказал Буш. Прошло несколько секунд, пока он осознал, что разговор закончен, и добавил: – Есть, сэр.

Когда дверь закрылась, Хорнблауэр понял, как велико в нем искушение дразнить Буша. Этому искушению надо противиться. Если ему потворствовать, потом будет стыдно. В любом случае Буш – слишком легкая мишень, это все равно что стрелять по сидящей птице.

Думая об этом, Хорнблауэр на самом деле оттягивал волнующий момент, когда можно будет вскрыть пакет. Наконец он взял перочинный нож и перерезал нитки, которыми тот был зашит. Внутри оказались три столбика монет. Хорнблауэр высыпал их на стол. Пятьдесят монет были маленькие, размером с шестипенсовик, двенадцать побольше и десять еще больше. Внимательно разглядев среднюю, Хорнблауэр узнал двадцатифранковую монету – в точности такую он видел у Парри две недели тому назад. С одной стороны было написано «Наполеон, Первый консул», с другой – «Французская республика». Те, что поменьше, были по десять франков, большие – по сорок. Вместе они составляли значительную сумму, больше пятидесяти фунтов, даже если не учитывать стоимость золота в наводненной быстро обесценивающимися бумажными деньгами Англии.