– Чтоб неповадно было искать.

– Где они производили расследования?

– Десятки агентов рыскали по всем антикварным лавкам и музеям Европы. Набралось некоторое количество текстов. Там обрывок страницы, там цитата из какого-то манускрипта с упоминанием, якобы, искомой книги. Фотография стенки монастыря в Испании со стихами…

– Катренами.

– Да-да, катренами Нострадамуса, якобы. Начали складывать найденные фрагменты, и тут погиб первый следователь. Назначили второго. Его тоже убили. Третий оказался кладбище.

– На каком?

– Когда полиция прибыла на кладбище, он лежал на могильной плите какого-то немца бездыханный.

– Книги при нем, конечно же, не оказалось. Что можно сказать о покойнике?

– Следователь был человеком скромным, но…

– Нет-нет, я не о том покойнике. О том самом немце.

– А? Немец умер за пятьдесят лет до того.

– Что за немец?

– Грегуар – так звали покойника. На монументе было изображение Бафомета в рыцарских латах с пальцем у рта. Судя по знакам на могильной плите, покойник состоял в масонском обществе.

– В каком? – настаивает Грин.

– Что-то связанное с тамплиерами. Следователь в морге пришел в себя, хотя и не совсем, так что пришлось отправить его в сумасшедший дом.

– Итак…

– Надо с чего-нибудь начинать, да только ума не приложу с чего.

– Начнем с допроса сумасшедшего.

– От нормального человека толку бывает мало в свидетельских показаниях, а уж от сумасшедшего – и подавно. Тем не менее, мы его допросили.

– Допросим еще раз.

– Входите, господа, входите, – говорит врач в кабинете, – он тихий, спокойный. Бормочет под нос ерунду.

– Какого характера?

– Несет околесицу. Будущее все более предсказывает.

– Это не ерунда, – останавливается на мгновение Грин. – В нашем деле, во всяком случае. Суммировать можете?

– У нас есть санитар, который ему верит.

– Зовите санитара.

– Да вот же он.

– Скажи-ка, милейший, упоминал ли ваш подопечный какую-нибудь книгу?

– Библию все время цитирует. Будущее предсказывает. Японцам, мол, мы проиграем войну…

– Это и так ясно.

– Немцам – тоже.

– Так! Вот с этого места подробней.

– Будет, мол, с немцами две войны. Одну проиграем, а в другую до Берлина дойдем.

– Не впервой! Что еще?

– Все больше про судьбу императора и семьи пророчит. Лютую смерть, мол, все они примут. И стрелять будут в них, и штыками, колоть, и в шахту живыми бросать. И детей, и слуг, и придворных. Потом офицеров всех постреляют.

– Офицеров? Кто же страну будет тогда защищать, – вновь оборачивается Грин к сумасшедшему, кивающему головой, – от тех же немцев?

– Голодранцы, кто же еще, – продолжает санитар. – Всех дворян расстреляют и купцов, и промышленников, и казаков, священников, и даже богатых крестьян.

– М-да, да, хотя… чем черт не шутит. Скажи-ка, милейший, а не упоминал ли больной Нострадамуса?

– Постродамус… пострадамус… – начинает бормотать больной. – Книгу… книгу… книгу не раскрывайте.

– Почему? – спрашивает Грин, обращаясь к санитару.

– Грегуар, Грегуар, – бормочет больной, – Грегуар там сидит.

– Грегуар, говоришь? – восклицает Грин, вновь обращаясь к больному. – И где ты, милейший, такого навиделся?

– В дыму, – отвечает больной.

– Что вы выяснили из разговора с больным? – спрашивает Кони, выходя из больницы.

– Из всего того, что он наговорил, я вынес только одно: книгу раскрывать опасно. Дух от нее, мол, исходит тлетворный и тошнотворный. Ну, это и так ясно.

– Ясно-то оно, конечно, ясно, да ничего не ясно. Наши дальнейшие действия?

– Театр Рубикон, – указывает Грин на извозчика.

– Бить будете? – лежа под ногой Грина на пустой сцене, бормочет актер, изображавший Кони. – Нет надобности. Я, господа, со всеми предельно откровенен. Спрашивайте, расскажу, что хотите.