В дипломатической практике выражение Томсона звучало почти как ультиматум. В ответ Хосейн-хан снова говорил о дружбе. Если бы Англия дала обещание защищать Персию, та советовалась бы с Англией и действовала бы в соответствии с ее рекомендациями во всех политических и коммерческих отношениях с Россией; участвовала бы в любой акции (военной или дипломатической), которую правительство ее величества посчитало бы необходимым, чтобы контролировать продвижение русских в направлении Афганистана или Индии; дала бы любые преимущества британской торговле, открыла бы реку Карун для британских судов и предоставила другие привилегии.

Томсон ничего не обещал. 13 марта он потребовал разъяснений о позиции Персии в отношении приближающегося наступления русских в Ахал.

Ответ мирзы Хосейн-хана был патетичным: «Персия не любит беспорядков на своих границах. Наступление России по направлению к Ахалу поставило ее в трудное положение.

Что касается Вашего заявления, что эти приготовления враждебны британским интересам в Азии, то оно достойно удивления, поскольку британское Правительство не делает заявлений русскому Правительству с целью предотвратить экспедицию к Мерву. Хотя между двумя Правительствами существует великая дружба и сердечность, но это не позволяет осложнять позицию Персии. Кроме того, предложение, сделанное Вами, и любые шаги, предпринятые персидским Правительством, зависят от главного вопроса – англо-персидского союза. Вы не замечаете главного вопроса, а обращаете внимание на детали. Суть дела в том, что, пока главный вопрос между двумя Правительствами не будет решен, персидское Правительство не может подвергать себя ненужной опасности».

Поскольку главный вопрос об англо-персидском союзе остался без ответа, частично из-за правительства в Лондоне и частично из-за правительства в Симле, персидское правительство избрало политику избежания опасности – единственно возможную политику, определяемую явной непримиримостью ее великого соседа. Когда-то мирза Хосейн-хан убедился, что Англия не будет защищать территориальную целостность Персии, и поэтому он сделал все от него зависящее, чтобы убедить Россию в доброжелательности Персии. Его собственная позиция была неопределенной. В течение двадцати лет он пробовал устанавливать устойчивые связи с Англией. По общему признанию, в защите интересов Юлиуса де Рейтера, английского бизнесмена, получившего в 1872 г., возможно, самую большую концессию, предоставленную иностранцу, им двигало сильное желание личной выгоды, но его британские симпатии также сыграли свою роль. На протяжении многих лет в качестве великого визиря и позже в качестве министра иностранных дел он демонстрировал свои симпатии к Англии, установив в то же время хорошие отношения с русским дипломатическим представительством. Мирза Хосейн-хан надеялся, что Англия совершит такое же вмешательство ради Персии, как и в случае с Турцией, когда британские войска были отправлены на Мальту, а военные корабли – в Константинополь. Он полагал в то время англо-персидский союз реальным. Теперь, когда надежда была утрачена, министр мог предполагать свое падение. Шах имел основания призвать для руководства иностранными делами других людей, менее подверженных британским симпатиям и более дружественных к России.

Чтобы успокоить русских, мирза Хосейн-хан сказал Зиновьеву, что шах хочет сотрудничать в запланированной экспедиции в Ахал. Пока Россия не набирает туркмен, бывших персидскими подданными, себе на службу, шах будет обеспечивать русские войска в Закаспии продовольствием и транспортными средствами. Зиновьев избегал обсуждения вопроса о персидских туркменах, зная, что генерал И.Д. Лазарев, сменивший незадачливого Ломакина в руководстве закаспийскими войсками, уже завербовал тысячу всадников, – этот факт Зиновьев отрицал.