Приступ сестринской любви миновал, и в сердце Иви вновь поселилась гнетущая, страшная пустота. Было так странно, что Алекса больше нет. Растерянность и боль утраты не проходили со временем, как это было, когда умер Питер, Ивин кролик. Иви несколько дней безутешно рыдала, а потом начала забывать – и вспоминала только тогда, когда её взгляд случайно натыкался на пустую клетку, и она снова плакала, но уже не так горько, как прежде. А потом наступил её день рождения, и папа подарил ей Макса.

Конечно, она понимала, что смерть кролика нельзя сравнивать со смертью брата, потерю которого ничем не восполнишь, – но ей почему-то казалось, что именно так всё и будет. Со временем боль притупится и горе отступит. Но горе не отступало. Зияющая пустота в её сердце становилась всё больше и больше, и от каждого пустяка – когда она видела разбросанные по полу игрушки брата или когда Брэнди скрёбся в дверь его спальни – ей хотелось выть в голос.

– Ну всё, Китти, снимай сарафан, – сказала Иви так резко, что у Брэнди встревоженно дёрнулись уши. – А то вдруг мама войдёт и увидит? Тебе точно достанется. – Она потянула за кисточку на конце пояса Китти.

Китти нехотя отвернулась от зеркала.

– Да, наверное, ты права, – вздохнула она. – Скорее бы сентябрь! – И она послушно позволила снять с себя школьный сарафан.

Пока Иви вешала сарафаны обратно в шкаф, Китти открыла ящик комода, где лежали тоже купленные для школы очень красивые новые блузки из плотного светло-бежевого шёлка. Вдоволь налюбовавшись обновками, Китти уселась на пол, обняла Брэнди одной рукой и открыла зелёный кожаный чехольчик своих дорожных часов.

– Тридцать семь минут ещё не прошло, – сердито пробормотала она.

– Тогда говори, что будем делать в эти оставшиеся сколько-то там минут. – Иви села напротив неё и усадила Макса к себе на колени, старательно напоминая себе, что ещё пару минут назад её сердце сжималось от нежности к младшей сестрёнке.

Китти шмыгнула носом, и вдруг у неё из глаз хлынули слёзы. Потекли по щекам в три ручья.

– Я не знаю, – сбивчиво прошептала она. Брэнди встревоженно заскулил и принялся облизывать ей лицо. – Всё так плохо, так грустно. Я не знаю, что делать.

Иви придвинулась ближе к сестре и крепко-крепко её обняла:

– Я тоже не знаю, Китти. И, наверное, никто не знает. – Она вскинула голову и прислушалась. – Кто-то идёт! – Она быстро взглянула на шкаф, чтобы убедиться, что дверца закрыта, потом поднялась с пола, увлекая за собой Китти, и поспешно отряхнула ей платье.

– Иви! Китти! Вы где? – Дверь с грохотом распахнулась, и в комнату влетел запыхавшийся Дэвид. Похоже, он поднимался по лестнице бегом. Интересно, подумала Иви, слышала ли его мама.

– Тише! – Она замахала на брата руками. – Не шуми! Нельзя беспокоить маму!

– Нет, ты послушай! – Дэвид схватил Иви за руку и сжал так сильно, что ей стало больно. – Ты просто не знаешь! Папа вернулся домой…

– Значит, мама тоже вернулась. Поэтому не кричи, Дэви. И отпусти мою руку…

Но Дэвид сжал её руку ещё сильнее:

– Папа уже давно привёз маму домой, а сам поехал в контору. Послушай! Немцы вторглись в Бельгию! Мистер Асквит выступил с речью. Мы предъявили Германии ультиматум!

– Что предъявили? – спросила Китти, и Дэвид обернулся к ней. Иви воспользовалась возможностью вырвать руку и принялась растирать больное место, сердито глядя на брата.

– Э… Ультиматум. Это такой документ, где написано что-то вроде: «Делайте, что вам говорят, а не то будет хуже». Германия воюет с Францией и Россией, а мы пока в войну не вступали. Но теперь нам придётся объявить войну Германии, потому что давным-давно мы заключили с Бельгией договор и обещали её защищать от любого вторжения. Папа сказал, что король объявил всеобщий военный призыв. Все мужчины Йоркшира спешат вступить в армию!