Тогда кому? Я с ужасом осознала, что список возможных помощников исчерпан. Людей, к которым я могла бы обратиться в сложной ситуации, просто не было. Живя с Алексом, я не задумывалась о том, что практически ни с кем не общалась. Нам двоим никто не был нужен. Теперь я понимала, в какую ловушку сама себя загнала.

От этих мыслей я в полной мере ощутила своё одиночество. Слёз не было, я вообще никогда не плакала. Мрак произошедшего утром вернулся с удвоенной силой.

Улицу осветила молния, следом раздался ошеломляющий раскат грома. Дождь превратился в ливень.

Прямо библейский потоп.

Резко похолодало, и мой старый друг озноб поспешил вернуться.

Я забежала под козырёк у ближайшего магазинчика. Это оказалась уже закрытая антикварная лавка. Тротуары опустели за секунды, остался лишь нескончаемый поток машин, фонари которых желтели сквозь пелену воды размытыми пятнами.

Может, вернуться на знакомую скамейку напротив дома в Гибсон-Гарденс? Хотя зачем? С таким же успехом можно спать прямо здесь. А может…

Не так давно я читала статью про тщетную борьбу правительства Лондона с бездомными, устраивающими под мостами целые поселения.

Там хотя бы сухо.

Сумочка Chloé – не лучшая замена зонту, но другой у меня не было.

Спасибо, что кожаная.

Я выскочила из-под козырька лавки и побежала в сторону моста «Ватерлоо». Он был ближайшим к «Элизабет-холлу», каких-то пять минут пешком, а бегом и того быстрее. На полпути меня одолевали сомнения.

Ты что, действительно собираешься ночевать под мостом?

Возможно, это была не лучшая идея. Я понятия не имела, как меня встретят люди, живущие на самом дне. Но вряд ли дома с Алексом было безопаснее.

Придётся справиться и с этим. Домой я не вернусь – это решено! Просто ещё одно испытание. Мало ли их было!

Казалось, на улице осталась только я. Каблуки звонко цокали по мокрому бетону. Ноги в промокшей насквозь обуви неприятно скользили. На коже появились мозоли, натёртые пальцы адски болели при каждом шаге, ещё через минуту хлюпающие туфли стали ужасно раздражать. Забежав под металлические балки моста «Ватерлоо», я первым делом скинула с ног чёрные лодочки.

Не лодочки, а настоящие лодки. И, судя по всему, готовые затонуть!

Там, где бетонная конструкция моста вырастала из земли и уходила в сгущающуюся темноту, я увидела с десяток людей, укутанных в драные лохмотья. На ком-то были и брюки, и юбка одновременно, на другом – коричневая шуба в проплешинах и, кажется, блевотине. Перчатки без пальцев, вытертые шапки, прохудившиеся ботинки – похоже, не из одной пары – и драные длинные шарфы, обматывающие шеи.

Прямо как в кино.

На календаре был апрель, но под мост весна как будто не добралась. Здесь все двенадцать месяцев в году была зима – мягкая, сухая, но покрывающая душу толстой коркой льда.

Бродяги занимались своими делами. Кто-то обустраивал постель. Кто-то перебирал вещи в дырявом рюкзаке. Кто-то даже читал под мигающим лучом карманного фонарика. Если на меня и обратили внимание, то лишь потому, что для этого места я была слишком легко одета.

В центре этого импровизированного лагеря стояла ржавая бочка, а в ней жарко горел огонь. Я почувствовала, что если сейчас же не согреюсь – просто умру от холода. Не обращая внимания на хмурые взгляды, я подошла к бочке и протянула к ней озябшие руки. В нос ударил едкий запах пота, мочи и экскрементов, исходящий от бездомных. Даже запах горящего дерева не перебивал эту тошнотворную вонь. Я постаралась не сморщиться. Вряд ли здесь было принято выражать недовольство такими мелочами. Мокрые туфли, до этого зажатые под мышкой, я тоже протянула к огню.