– Ты, конечно, можешь рассматривать свое одиночество как наказание и трагедию, – сказала Звезда. – А можешь, как возможность для позитивных изменений. Чувствуешь разницу?

– Да, пожалуй. Тем более что времени этого у меня – куча. И днем. И ночью. Особенно – ночью. Там нас двое: я и моя бессонница.

– Бессонница? – удивилась Кошка. – Это непорядок. Сон – лучшее лекарство как для кошек, так и для женщин.

– Снотворное плохо помогает, – доложила Женщина. – Да и не люблю я эти таблетки.

– Правильно делаешь, что не любишь, – одобрила Сирень. – Нужно применять натуральные природные средства, от них вреда не бывает.

– Знаешь их? – с надеждой спросила Женщина.

– Все знают, – сообщила Сирень. – Земля слухами полнится. Вот послушай-ка, что случилось с одной дамочкой и ее бессонницей – ухохочешься!

Горбунова не спала – бессонницей мучилась. Вертелась с боку на бок, вздыхала, подушку подтыкала… Считала овец, повторяла таблицу умножения – ничего не помогало.

– Каждую ночь одно и то же! – обреченно подумала Горбунова. – Господи, ну нельзя же постоянно принимать снотворные! Тем более что в последнее время и таблетки не помогают… Так, что бы еще применить для скорейшего засыпания?

Она вроде бы начала погружаться в легкую дрему, но тут где-то неподалеку явственно протрубил горн, и пронзительный голос скомандовал:

– Отряд, паааадъём!!!!

Горбунова подскочила, как ужаленная, и открыла глаза. Тут же они чуть не выскочили из орбит, потому что Горбунова обнаружила себя вовсе не в уютной домашней постели, а в длиннющей казарме, и койки в два яруса уходят в бесконечность…

– Мама! – пискнула Горбунова, щипая себя за руку. Оказалось неожиданно больно.

– На зарядку, на зарядку, на зарядку, на зарядку – становись! – пропел звонкий голос, и Горбунова вспомнила пионерский лагерь, в котором частенько бывала в счастливом социалистическом детстве. Ох, какой же сладкий тогда был сон, и как не хотелось вскакивать, чтобы бежать на зарядку…

– А вам, дамочка, особое приглашение надо? – вывел ее из воспоминаний грозный голос.

Она глянула на его обладателя – и обомлела: над ней возвышался бравый дядька в военной форме, но почему-то с красным пионерским галстуком и атласной пилоткой на коротко стриженной голове. На конце пилотки болталась на витом шнурке смешная желтая кисточка, что очень не вязалось с насупленными бровями и буденовскими усищами.

– Отвернитесь! – вскрикнула Горбунова, вспомнив, что на ней ничего, кроме пижамы. – Как вы смеете! Я не одета!

– На одевание было отведено сорок пять секунд, – гаркнул усатый. – Кто не успел, тот опоздал! И запомните: здесь вам не тут!!! Быстро на построение!

И он, невежливо схватив Горбунову за плечи, задал ей требуемый вектор движения. Она не успела даже сообразить, как реагировать, потому что уже оказалась на плацу, где строились такие же бедолаги. Что это товарищи по несчастью, она определила сразу – видок у них был еще похлеще, чем у нее. Встрепанные, заспанные, растерянные мужчины и женщины, кто в ночнушке, кто в семейных трусах по колено, кто, как и она, в пижаме, какая-то фигура даже в простыне.

– Строй-ся! – скомандовал все тот же усатый. – Спиной друг к другу в шахматном порядке по диагонали – становись!

Произошла неразбериха и сумятица, народ бестолково суетился, и усатый взревел:

– А-атставить! В шеренгу по одному… Справа налево… На первый-второй рассчитайсь!

– Первый! – звонко выкрикнул правофланговый.

– Второй!

Вскоре строй принял более-менее подобающий вид.

– Животы подтянуть, глаза выкатить! Слушать сюда! – приказал тот, что в пилотке. – Значит так, товарищи курсанты! Я теперь – ваш пионервожатый-старшина, и я вас научу любить и ненавидеть!