, но для этого надо было до изнеможения, до кровавого пота заставлять работать свою душу, и, надо сказать, я начинал свой труд с огромным энтузиазмом. А потом возвращался в привычное русло. – Его тон по-прежнему был ровен, но мне казалось, что он едва сдерживает себя, чтобы не закричать. – Пребывая теперь в тепле и неге, окруженный заботой своих родных, и наблюдая, как подрастают внуки, мне кажется, что я начинаю понимать извращенный смысл посланного мне благополучия. Я в бесконечном походе и до тверди земной далеко. Подобно Одиссею, до поры так ловко обводившего богов вокруг пальца, я болтаюсь по бескрайним просторам океана в тщетной надежде увидеть узкую полоску береговой линии. Смерть нужно заслужить и у Бога, и у Дьявола. Причем я в долгу у обеих команд. Такое ощущение, что эти всемогущие ребята заключили пари, споря какой кончины я достоин. Интересно послушать их диалог, – подытожил капитан, сунув в рот мундштук трубки, и закутался в плед.

– Это правда, мистер Гуилхем, что вы убили человека, а потом присвоили его имя? – спросил я напрямик.

Капитан посмотрел на меня и улыбнулся. Мне подумалось, что если дьявол существует, то он должен выглядеть именно так: красив и уродлив одновременно.

– Да, – ответил он просто, не сводя с меня взгляда, от которого у меня, человека, видавшего виды, похолодела спина, – Это правда. Я отнял много жизней, но эта жизнь стала моим проклятием.

– Вы мне расскажете об этом, сэр? – спросил я.

– Непременно, доктор Ранду, – проговорил он, выпустив дым, – но не теперь. Вам необходимо отдохнуть. – И, опираясь на трость, капитан Гуилхем поднялся со скамьи.

Войдя в уже притихший дом, мы еще немного постояли в полном молчании у почти погасшего камина, дабы согреться.

– Идите, доктор Ранду, вам пора спать, а у меня все равно бессонница. Оживлю огонь. Посижу в тишине, – произнес он.

Я заметил, что в голосе его пропала надломленность, голос старого моряка помолодел. Вздрогнув от неожиданности, я посмотрел на капитана. Его изуродованная часть лица осталась в тени, а тусклый свет, исходящий от тлеющих углей в очаге, сыграл жуткую шутку. Передо мной стоял молодой человек: красивый, сильный, дерзкий. От такого зрительного обмана я не смог сдержать вскрика.

– Что с вами, доктор Ранду, – удивленно спросил он, участливо взяв меня за плечо. – Вам плохо?

– О, нет, сэр, – пробормотал я, пытаясь рассуждать, как материалист. – Что-то вступило в спину. Мне необходимо прилечь.

– Конечно, – произнес он. – Идите. Это все проклятая сырость. Покойной ночи.

– Да, да, – откланявшись, промямлил я. – Покойной ночи, сэр.

Поспешно удалившись, я пробрался в свою комнату и, даже не пытаясь найти этому явлению хоть какое-нибудь вразумительное объяснение, рухнул, не раздеваясь спать.

О лихорадке и любви

Проснулся я, похоже, часа через два. Комната была погружена в кромешную тьму, непогода вернулась, затянув красоты небес безысходностью ненастья. Дождь не по-летнему монотонно выстукивал ритм. Мне захотелось свету. Чиркнув кремнием и извлекши божественную искру, я зажег свечу и, щурясь, поднялся с постели. Пока мои руки машинально стягивали жюстокор, мысли хаотично метались в голове, ведь вечер накануне выдался богатым на события. Остро ощущая потребность в хорошем отдыхе и, глядя на безмятежный огонек свечи, я развязал шейный платок. Робкий стук в дверь изрядно удивил меня. На часах было четверть третьего.

– Войдите, – пригласил я тоном в большей мере вопросительным.

Дверь отворилась, и на пороге я узрел миссис Харрисон со свечой в руке. Вид у нее был встревоженный и немного виноватый.