– Милорд, – тихо произнесла она. – Мисс Пирс невиновна в исчезновении Чарльза и не заслуживает столь несправедливого и жестокого обращения.

Лорд Уорбрук перевел взгляд на леди, приподняв удивленно одну бровь.

– Не знал, миледи, что вы ходите в защитниках у челяди, – произнес он, и тон его не предвещал ничего хорошего. – Вам, дорогая, вообще не следовало вмешиваться в разговор, потому как благодаря вашей снисходительности, юный джентльмен попрал сыновний долг и оставил нас всех решать презабавную задачу, куда делся наш драгоценный мистер Гуилхем.

– Коль ваш гнев привлекла я, милорд, – спокойно произнесла леди Уорбрук, – может, мы продолжим беседу без свидетелей?

– Отнюдь, сударыня, – небрежно оглядев кисть своей руки, отчеканил сэр Джонатан. – Я намерен разобраться в этом деле при общем собрании, дабы впредь избегать подобных потрясений, а также я объявляю всем: как только мистер Чарльз найдется, снисходительности и поблажек не будет более. Я слишком был терпим, и вот результат. Попрана дисциплина, всеобщая распущенность царит наряду с пренебрежением своими обязанностями.

– Вы, милорд, намерены сменить деспотию на тиранию? – не скрывая иронии, заметила его супруга.

Милорд метнул в леди Уорбрук гневный взгляд. Ее вызывающая манера держаться раздражала его и одновременно настораживала. Вместо удрученной выходкой своего первенца матери, он видел перед собой полную самообладания и вызова женщину, способную не только защищаться, но и нападать. Внезапно его поразила мысль, что он совершенно не знает человека, с которым его связывают двенадцать лет брака.

– Вы не смеете упрекать меня в излишней черствости, сударыня! – скрывая свое замешательство, проговорил милорд. – Напротив, мое чересчур демократичное отношение ко всем и вся и породило неразбериху и беспорядок, как в семейных делах, так и в прочем.

– О, да, – тихо сказала леди Уорбрук. – Это именно ваше «чуткое и сдержанное» отношение привели Флоренс и Роберта к краю пропасти.

– Что? – милорд поднялся со своего трона. – Что вы сказали, сударыня?

– Я сказала, что, если бы вы имели хоть каплю мягкости, о которой трубите повсюду, сэр, – проговорила миледи, – ваши брат и сестра были бы теперь с нами, как и наш сын Чарльз.

– Замолчите, Элеонор, – прошипел милорд. – Иначе… – от возмущения и негодования он не нашел слов, сорвался.

– Что «иначе», сэр? – не отступала его супруга. – Иначе вы превратите мою жизнь в ад? Что ж, мне не привыкать, меня давно терзает адская мука – мука жизни с вами.

Милорд сделал нервный жест рукой слугам, и те, опешившие от семейной сцены впервые так явно вспыхнувшей между супругами, неловко стадно удалились. Дети же остались в зале, не дыша от страха, забившись в уголок дивана.

– Таким образом, если я вас правильно понял, моя дорогая Элеонор, – уже спокойнее, взяв себя в руки, произнес милорд, – жизнь со мной приносит вам одни страдания. Или, вернее сказать, я в принципе приношу страдания всем. И решительно всем в нашей семье, начиная с моего брата-авантюриста, чуть не пустившего нас по миру и устроившего дуэль с совсем неподходящей для этого персоной. Также страдала по моей вине и моя легкомысленная сестра, убежавшая с первым попавшимся проходимцем, наплевав тем самым на фамильную честь. И список несчастных завершает мой сын, возомнившим себя вне всяких правил, установленных много поколений тому назад. Значит, это я не удосужился понять их тонких душевных потуг и погубил их, как гублю вас, моя дорогая?

– Милорд, – супруга подступила к мужу. – Я знала другого Джонатана Гуилхема. Он был щедр на чувства и чуток. Именно эти качества привлекли меня, когда-то, а не ваш род и ваше состояние. Последние же несколько лет ваша холодность и расчетливость, которые я принимала за мимолетные слабости, пустили глубокие корни и оплели, и одурманили вашу душу, погрузив ее в глубокий сон. Мне жаль вас, вы не ведаете, что за все поступки придет расплата рано или поздно. Верните самого себя.