Тесса посмотрела мне в глаза и попросила:

– Подойдите ближе.

Я села на стул, который еще хранил тепло тела ее мужа. Внутри у меня что-то дрогнуло. Я задернула шторку у кровати, чтобы создать хотя бы видимость личного пространства, символически обеспечить обстановку конфиденциальности, необходимую для психотерапии, и сказала, что у нас есть пятьдесят минут. Я пыталась изображать авторитетность и профессионализм. Увидев руки Тессы вблизи, я заметила синяки от уколов – и поняла, что моя клиентка очень слаба, но изо всех сил пытается скрыть это.

– Мне нельзя терять время. Я действительно могу поговорить с вами? – спросила Тесса.

Ее манера речи, прекрасная дикция и четкость формулировок заставили меня выпрямиться на стуле.

– Да, конечно. Для этого я и пришла.

– Я имею в виду – можем ли мы поговорить откровенно? Честно? Мне никто этого не позволяет. Полагаю, у вас есть соответствующая подготовка. Медсестры, врачи, мои близкие – все они стараются отвлечь меня, облегчить мое положение. Как только я решаюсь заговорить о том, что со мной происходит, они тушуются и меняют тему разговора. А я не хочу менять тему. Я хочу поговорить именно об этом.

– Скажите, о чем вы хотели поговорить?

– О своей смерти. О своей жизни. Я хочу честно взглянуть на них. Я всю жизнь этого избегала, и это мой последний шанс все исправить.

Я ловила каждое сказанное слово и внимательно следила за тем, как говорит Тесса. То, о чем клиенты рассказывают на первом сеансе, и то, как именно они это делают, дает психотерапевту пищу для размышлений на долгие годы. Какие-то фрагменты я записывала – быстро, максимально сокращая слова, – но важнее всего для меня был зрительный контакт, совместное переживание: это было главное, что я могла предложить в больничной палате, где мы встретились. Поэтому я часто отвлекалась от записей и просто слушала.

– Я чувствую, что с каждым днем угасаю, – сказала Тесса, – и хочу навести порядок в своем доме. Для этого нужно обсудить всего две вещи. Я всегда мало говорила, это была моя сильная сторона. До сих пор я ни разу не обращалась к психотерапевту. Мне важно говорить по существу, быть откровенной, кое-что понять и, может быть, осмыслить, а потом – посмотреть, что с этим можно сделать. Вы согласны?

– Да-да, – кивнула я.

Действительно, Тесса умела выражать свои мысли кратко.

– Но сперва давайте кое о чем условимся. Я составила первое впечатление о вас. Оно мало на чем основано, но, мне кажется, с вами можно говорить. Так что поговорим. Мне не хотелось бы, чтобы этот разговор был единственным. Я ведь не легкомысленная девушка. Давайте вы придете еще и будете приходить, пока у меня будут силы разговаривать.

– Можем условиться о следующих сеансах, – ответила я.

– Повторяю для ясности: вы будете приходить до тех пор, пока у меня будут силы. Я собираюсь рассказывать о себе, и мне важно быть уверенной в том, что, несмотря ни на что, я могу рассчитывать на продолжение разговора и на вас лично в течение всего времени, которое мне отпущено. Договорились?

– Договорились.

Правила позволяли мне провести не более дюжины сеансов. Я понятия не имела, сколько времени осталось Тессе. Но разве можно было отказать ей? Она проявила инициативу – и, учитывая ее положение, это было прекрасно. Мы заключили психотерапевтический союз, основанный на безопасности, взаимопонимании, доверии.