Коридор был широким, но всё равно казалось, что эти каменные руки вот-вот дотронутся до него. Вскоре скульптуры закончились, а сам коридор сузился. Николас увидел ещё одну дверь, и открыв ее, он почувствовал легкий ветерок с нотами аромата вишни. Эта комната была с выходом на террасу, куда распахивались стеклянные двери. На полу опавшие лепестки цветков вишни заменяли ковер. Он заметил, что стены комнаты были увешаны портретами юной девушки, вновь похожей чертами лица на его жену. Лишь одно место у стены оставалось свободным от портретов, поскольку там стоял массивный книжный шкаф. Ник провел рукой по стопке книг: ни пылинки. Краем глаза он оценил небольшую библиотеку, книги по философии и прочим наукам. «Могу с уверенностью сказать, что обладатель этой комнаты и я стали бы хорошими друзьями» – решил про себя Николас. «Но если бы этот некто стал рассказывать мне об искусстве живописи, то мы бы стали хотя бы собеседниками», – продолжил он свою мысль. Ник заметил среди этих нескончаемых картин неприметную дверь, уже почти повернул дверную ручку, как почувствовал в сердце ту самую, изводящую его тревогу. Решив, что на сегодня открытий достаточно, Николас возвратился в самую первую комнату, откуда начал своё путешествие. Неизвестная девушка всё так же мирно спала. Беспокойство и тревога заставили уверенным движением повернуть ручку двери и вернуться в свой собственный мир.

– Ну, что ты там видел? – нетерпеливо выпалил Лютер.

– Думаю, надо ещё раз как-нибудь пойти туда и всё хорошенько осмотреть. А сейчас я возвращаюсь домой.

На удивление, Лютер и слова не сказал, видимо пытался осознать правдивость слов Николаса. Странно и маловероятно, но его друг-скептик изъявил желание отправиться ещё раз в неизвестность!

Куда падёт твой мнимый гордый взор?

В камине уютно потрескивали дрова. Лакированный, с редкой деревянной резьбой портал камина был украшен ангелами по бокам и надписью между ними: «Oh, dim light you shine our way»4. Если повернуть правого ангела на запад, то открывался потаённый ящик, в котором хранились важные документы семьи. Вообще, все вещи в доме Розенфилдов были необычными, с особинкой. Над камином располагалось большое полотно с видом на романтичный белый балкон, утопающий в зелени растущих рядом деревьев, уставленный вазонами с пышно цветущими пионовыми розами. Николас часто признавался себе, что сколько бы раз не смотрел на эту картину, ровно столько же оставался в замешательстве. А всё из-за того, что балкон и цветы выглядели как живые, очень реалистично привлекательными, и только декоративная мраморная рама картины останавливала ощущение жизни, настаивая на том, что это всего лишь работа кисти художника. «Обман…», горько думал Ник, всматриваясь в буйство красок. Наверное, поэтому он запретил себе рисовать и старался по возможности не касаться этой темы. Гости, по большей части родители Николаса и Евы, либо семья Ливингстон, тоже попадали под волшебные чары этой необычной картины, оставаясь в недоумении, когда хотели прикоснуться к нежным лепесткам роз или вдохнуть их аромат.

За большим обеденным столом собралось два поколения Розенфилдов. Велась неторопливая беседа, но Николаса она не интересовала, мысленно он строил планы на завтрашний день, выбирая из длинного списка оперативных дел наиболее актуальные. Под столом сновал белый кот, которого хозяин дома терпеть не мог, впрочем, эта неприязнь была взаимной. Николас вообще не жаловал животных. В доме Широ появился несколько лет назад в качестве подарка Анны, сестры Евы. И если Еве и Лилит пришелся по душе пушистик, и они крепко к нему привязались, то Николасу ужиться с ним было не суждено… Занятый своими мыслями, Ник не сразу включился в разговор, но, поймав вопросительный обрывок речи матери, догадался, о чем его спрашивают. Изабелла Розенфилд, неизменно элегантная и совершенно не подвластная времени, смотря на сына своими яркими голубыми глазами, сладко интонируя и поигрывая браслетом на холеной руке, спросила: