– Разве выродки заразны? – удивился я. – Никогда не слышал, чтобы о них говорили как о болезни.

– Неизвестно, на ком именно проводились эксперименты, – ледяным тоном заявил сэр Томас, – а потому мы и не знаем, кто из выживших – выродок. Это может быть ребенок в колыбели, но он проявит свои дьявольские способности, а что еще хуже – в его потомстве будут такие же выродки. Вот что я имею в виду, говоря об эпидемии.

– Теперь понятно, – проговорил-пропел Яхмос ап Фта, – почему среди нас нет тех, кого вы считаете представителями цивилизованных стран. Мало кого можно купить, чтобы они убивали беременных женщин и младенцев в колыбельках.

Меня неприятно резанули его слова, как и офицера британской морской пехоты, ведь египтянин поставил его вровень с нами. Однако у офицера хотя бы есть фиговый листок патриотизма, которым он всегда может прикрыть свои деяния. А вот мне прикрываться нечем. Ну да и бог с ним, куда уж дальше падать – из подполковников в капитаны команды игроков? Хорошо хоть родители не дожили до моего шельмования и лишения чести.

Уже внутри кеба я рассказал своим бойцам обо всем. Никого новость не обрадовала.

– Так что же, командир, детей резать станем? – мрачно произнес Тарас, и в животе его в первый раз за это утро что-то буркнуло. Казалось, даже чрево бунтует против такого поворота событий.

– Будем убивать выродков и тех, кто нападет на нас, – ответил я. – С остальными пускай британцы сами разбираются – мы и так им оказываем большую услугу, пускай и за деньги.

– А найдутся разве такие, кто детишек резать станет? – удивился Тарас.

– Такие выродки, – усмехнулся я невесело, – всегда находятся.

Разговаривать дальше совсем не хотелось, и единственными звуками в кебе остались те, что издавало чрево Тараса. Ехали мы достаточно долго, а в полной тишине терпеть вынужденное бездействие оказалось очень сложно. От нечего делать я отодвинул в сторону занавеску на окошке кеба и стал глядеть на улицу. Но и там ничего интересного не было. Грязные стены домов перемежались с перекрестками. Фонари чем дальше, тем реже горели. По улицам уже шагали первые прохожие – шли на службу, начинающуюся еще затемно. Встречались бобби в синих плащах и шлемах. Они, позевывая, прогуливались по своим участкам патрулирования с дубинками в руках.

Первых солдат в красных мундирах я увидел минут за десять до того, как мы подъехали к воротам Уайтчепела. Сначала они сменили бобби, но после их стало все больше и больше. И вот уже не видно обывателей, улицы перекрыты, и только кебы пропускают дальше. Несколько раз наш кортеж останавливали, но стоило кебмену протянуть офицеру внушительную бумагу со свисающими печатями, как нам тут же давали проехать.

Остановились мы перед большой баррикадой, которой Уайтчепел был отгорожен от остального Лондиниума. По эту ее сторону расположилось не меньше взвода солдат – алебардщиков и арбалетчиков, но в первых рядах стояли воины, одетые в кирасы, с тяжелыми щитами. Такие почти не использовались на поле боя, зато были весьма эффективны в уличных столкновениях. Мне очень не хватало хотя бы десятка таких ребят в Арабате – держать оборону между тамошними мазанками.

– Ты погляди, что за клоунов сюда привезли, – рассмеялся унтер, командующий арбалетчиками, толкнув другого унтера – в капеллине и при алебарде. – Рыцари, видимо, совсем умом тронулись после прошлого раза…

Но договорить он не успел – из кеба выбрался сэр Томас, и все разговоры тут же стихли. Мэлори подошел к командиру солдат – офицеру, прошедшему не одну битву, судя по украшавшим его лицо шрамам.