8
Олег увлекся архитектурой еще в начальных классах. Интерес к созерцанию прекрасных строений разбудил в нем школьный экскурсовод. Тот никогда не загружал детей фактами научного свойства: всеми этими днями рождения и годами жизни именитых жильцов. Его рассказы больше напоминали кулинарную книгу. Останавливаясь возле симпатичного домика, старый гид откидывал седую голову и, сладко причмокивая пухлой еврейской губой, произносил: «Вот здесь, посмотрите, купец сделал себе балкон, чтобы пить чай с баранками. Хотел, чтобы за этим занятием его видел весь город. А хозяин вон того дома, видите, переборщил с лепниной. Если половину ее убрать, смотрелось бы гораздо лучше». Пудрину хотелось слушать это снова и снова – бесконечно смаковать подробности пряничных наличников, портиков с колоннами, деревянных лестниц… И вот оттуда, от невинного детского удовольствия, вызванного гастрономическим подходом к описанию домов, протянулась прямая дорога к взрослому вожделению, направленному на прелести архитектурных сооружений.
Что есть дом? Место для жизни. Хотя многие успевают лишь поужинать и поспать в своем доме – нет времени даже на завтрак. Для нашего героя дом превратился в любовный объект. Пудрин гулял по улицам, и городские строения порождали в нем эротическую страсть. Восхищение фасадами быстро перешло в тактильный контакт. Вечерами, когда становилось меньше прохожих, Пудрин трогал руками нижние этажи, а ночью, когда тротуары пустели, он льнул к понравившемуся дому всем телом и долго-долго обнимался с ним, как с теплой зимней батареей. Один раз он даже лизнул дом, но так засмущался, что щеки его покраснели. Дабы не фраппировать прохожих, Олег стал искать более малолюдные места между Бульварным и Садовым кольцом, где без лишнего внимания можно было отдаться своему новому увлечению.
9
Школьный экскурсовод Пудрина говорил, что красота здания многогранна. «Дети, если вы хотите в полной мере насладиться произведением архитектуры, вы должны смотреть не только на форму. Большое значение имеет цвет, а точнее, то, что стоит за цветом, его смысл». Помня уроки старого гида, Олег все глубже погружался в тему и однажды открыл, что в городском колористическом хаосе обнаруживается определенный порядок. Он обрадовался своему озарению как ребенок, и воображал, что однажды его пригласят в качестве эксперта на один из ютуб-каналов, где можно будет рассказать об обретенных знаниях.
Приняв картинную позу перед зеркалом, он вещал: «По моим наблюдениям, гамма столицы имеет три базовых оттенка: желтый, розовый и серый. Каждый из них является целым цветовым направлением, поскольку четких стандартов, как в северной Европе, в России никогда не было. Если мы говорим о московском желтом, то это вся палитра от лимонного до бежевого. Если о сером, то это все от грязно-белого до светло-черного, а если о розовом, то придется включить в него варианты от кожи младенца до почти что фуксии. Мысля широко, вы усмотрите за сим многообразием лишь три основных колера. Обладая же склонностью к философии, с помощью цветового кода вы откроете тайны огромной страны от Крыма до Шикотана. Желтый – консервативный, властный и солнечный. Серый – оппозиционный, страстный и творческий. Розовый – природный, невинный, игривый». Устав маячить перед зеркалом, Олег ложился на диван и продолжал изрекать, глядя в потолок: «История желтого началась с Александра Первого. Он велел красить дома светлее, чтобы сделать российские города привлекательнее. С его легкой руки желтый растекся по Москве медовой рекой. Серый цвет пришел позже, с модерном, и стал цветом революции, шинелей и дыма. Серый не имел своей сути, а был лишь желанием затмить старую эпоху и быстро рассеялся, оставив после себя хаотичные архитектурные сгустки. Что же касается розового, то разборки между желтым и серым были ему неинтересны. Он воплотил в себе невинность и простоту помыслов народа той страны, где не принято говорить о сексе и избегают беседы о деньгах, где люди такие стеснительные, что прям боже мой. Где все должно быть прилично, как на детском утреннике». Потолок скромно помалкивал.