Утром эти газеты в перемешку со своими ивритскими аналогами устилали вытоптанные просторы палисадников и парков.

По мере того как район все больше и больше превращался в огромный, грязный пустырь он все больше походил на нечто среднее, между африканской и российской глубинкой, без ее полей лесов и рек.

Никому не мешало запустение, но кому-то мешали неуклюжие бетонные скамейки – наверное, из-за их недостаточной эстетичности. Поэтому их перевернули вверх дном.

Затем перевернули и сожгли киоск.

Кругом валялись кульки с мусором, посреди которого бегали никогда не умолкающие замурзанные дети.

Наркоманы, которым постоянно нужна вода порезали все оросительные трубы.

В результате, кустарники и вся зелень которая уцелела до сих пор высохли и выгорели и весь район превратился в огромный пустырь на котором рос лишь бурьян – такой же наглый, никчемный, и неистребимый как хамство и убожество вокруг него.

Летом стояла такая духота, что с наступлением вечера, все, кто хоть как-то могли двигаться выползали на улицу и тогда все обитатели района превращаясь в однообразную массу, прогуливались вокруг пустырей, которые как гигантская лысина, поглотили все пространство. Эта масса изнемогала от жары и праздности и лишь бурьяну все было безразлично. Ему было абсолютно безразлично происхождение воды, которую он находил в земле, была ли то вода с небес или из канализации. Он безразлично относился к солнцу если его было слишком много и не жалел о нем если его вовсе не было.

Он был из тех, кто не ломается, а лишь гнется если его пытаются затоптать, но жестоко мстит, когда его пытаются вырвать из земли, оставляя на руках обидчика занозы и глубокие раны.

Он вобще безразличен ко всему на свете: и к солнцу, и к публике его окружающей..

В принципе, только так здесь и можно выжить. Нежной зеленой траве здесь не место. Земля здесь лишена материнских чувств, и от нее не дождешься ни воды, ни злаков.

И люди живущие на этой земле казались частью ее плоти: безразличные и самовлюбленные, они хорошо уживались и с пустырем и с бурьяном

царившим повсюду.

Из прежних обитателей района осталась лишь одна странная пара. Все остальные кто мог -бежали подальше. Они как -то резко выделялись на фоне общей картины: странно одевались- мужчина всегда появлялся на улице в тройке, белой рубашке и галстуке. Он носил аккуратную рыжую бородку и такого же цвета усы. На публике он всегда появлялся в соломенной, неширокой шляпе. Женщина всегда была одета в небросские, длинные платья и всегда покрывала голову платком. Держались они скромно, а ее глаза постоянно лучились каким – то особым светом.

Почему они остались здесь никто не знал.

Говорили, что на местном кладбище похоронен их сын и они остались, чтобы быть поближе к нему.

Их палисадник был единственным выжившим из всех и они защищались от назойливой действительности как могли: цветами на окнах, двойными дверьми и книгами и Молитвой.

Новые обитатели района смотрели на них с недоумением, как на инопланетян, или путешественников из далекого прошлого.

От их дома струилось магическое тепло, запах ладана и воска свечей. Этот могучий дух будто окутывал дом странной пары.

По вечерам, когда женщина покрыв голову платком читала молитву, дом лучился теплым, мягким светом.

Странный дом как магнит притягивал зевак. Смотрели на них недоброжелательно, хотя и не трогали. Поговаривали что они состоят в какой-то религиозной секте.

Иногда, проходя мимо их дома некоторые с неприязнью говорили,: «Что они здесь забыли среди евреев?!»

Их доброжелательность ко всему что их окружало была непонятна соседу- непримиримому борцу с гнусной действительностью.