Ансамбль состоял всего из четырех человек: один бас, два баритона и тенор. Еще одно чудо, которое подарила им Тамара. Только сейчас, отсюда, он мог по-настоящему оценить все, что она им показала.

Что-то древнее, строгое и печальное наплыло на Сергея, и он сидел тогда оцепеневший, боясь пошевелиться и вздохнуть. Гулкие своды церкви, уносящиеся куда-то ввысь, в пространство, в вечность: голоса певцов, тишина зала – разве он мог мечтать об этой нежданной награде? Как повезло им с Колькой, что они остались живы, что именно им выпал день, который запомнился на всю жизнь.

Воронин, красивый, высокий, пел, будто читал молитву. И было непривычно, страшно и хорошо одновременно – аж до мурашек по телу.

Песню про Кудеяра-атамана Сергей слышал давно, на патефоне у Марьи в исполнении Шаляпина. Но что патефон по сравнению с живым голосом!

«Музыка должна идти от сердца к сердцу, а не через механический посредник – радио или магнитофон», – говорила со сцены ведущая, и он соглашался: да, все должно быть именно так.

После концерта Тамара пригласила их к себе, и они, признав полностью ее власть, пошли. Жила она в Безбожном переулке. Родителей дома не было, они отдыхали в санатории.

Книги – вот что поразило их. Они были во всех комнатах.

Сидели, пили чай, Колька молчал. Сергей рассказывал про Барабу, Релку. Тамара, широко раскрыв глаза, слушала, охала, смеялась, и Сергей впервые вдруг подумал: не такое уж незаметное место Бараба.

Тамара оставила их ночевать. Зарубин уехал к себе на Пироговскую.

Утром Колька взял у Сергея чеки и ушел в «Березку». Он купил в подарок Тамаре французские духи. Она начала отказываться, но Колька поставил коробочку на столик, по-медвежьи облапал девушку, и ну целовать ее в обе щеки; она вконец растерялась, не зная, что говорить и как себя вести.

– Эх, хороша Томаша, да не наша! – вздыхал он уже в поезде, который потихоньку выбирался из Москвы. – Ну, ничего, дадут мне квартиру, обмоем, а потом приглашу ее к себе. Может, и ты у меня останешься, я с нашими девчатами познакомлю. Согласен? Или Тамарку будешь кадрить? Все, уплыла, вон как те дома. А у нас техникум легкой промышленности и медицинское училище. Оставайся, в момент сосватаю. – Колька смеялся, хлопал Сергея. – Вот бы только с квартирой не накололи. Хорошо бы сразу крыша над головой. Надоело по общагам да по казармам.

– А ты в случае чего прилетай ко мне, – приглашал Сергей. – У меня на Релке домина пять на шесть, огород десять соток. Так что давай. Женишься: еще дом построим, места хватит. И девчонок – море, город не чета вашему.

– Посмотрим, посмотрим, – неопределенно обещал Колька.

На одной из остановок в вагон, громыхая костылями, вошел обросший парень, распахнул пошире пиджак, чтобы лучше была видна тельняшка, и громко, с надрывом запел:

Кое-кто из пассажиров начал шарить по карманам, бросать в подставленную фуражку мелочь, другие отворачивались к окну, закрывали глаза. Протез требовательно стучал о пол все ближе и ближе, громыхали на стыках колеса; вагон, покачиваясь, летел к следующей станции.

– Неужто наш? – недоуменно спросил Сергей.

Ему стало стыдно, словно он сам шел по вагону с протянутой рукой. Да неужели возможно сейчас такое?

– Вот и рынок среагировал, – усмехнулся Русяев. – Начали разрабатывать жилу. Эх, Россия-матушка. Что-то нас он проигнорировал, а?